– Поразительно, – воскликнул рассказчик историй, когда осмотрелся, – это все построили парсы, первые последователи единого Бога, открывшегося их пророку Зороастру под именем Ахура Мазды.
– Он помнил, хоть не без греха, из книг Авесты два стиха, – перебил Мельхиор, вспомнив одну шуточную поэму. – Послушай, я разглядел твою манеру к сообщениям и надеюсь, ты не хочешь рассказать мне все, что тебе известно о зороастрийской вере, потому что тогда нам придется остаться в этих катакомбах до конца праздника.
Получив нагоняй, Паласар притих и не спросил, о каких катакомбах идет речь. Бегло оглядевшись по сторонам, Мельхиор не заметил ничего интересного, узоры на стенах и остатки фресок с ним не разговаривали. Его не заботило, что они могли рассказать. Наверху ровным счетом ничего. Значит, надо спускаться под землю.
– Нам туда, – указал волшебник на узкий проход, уводящий куда-то вниз.
– Туда? – переспросил Паласар. – Там темно, а у нас ни лампы, ни факела.
– Не говори, что ты еще и в темноте не умеешь видеть, – усмехнулся Мельхиор.
– Совсем не умею, – растерялся Паласар. – Вообще я много чего умею – например, седлать верблюда и переводить с персидского. Готов без ложной скромности заявить, что после некоторой тренировки у меня получилось бы делать и то и другое одновременно, но вот умения видеть в темноте и дышать под водой мне с детства не давались.
– Держи, ездок на верблюдах! – волшебник бросил Паласару перстень. – Поверни кольцо на седьмой месяц, и будет свет.
Замысловатый перстень оказался в руках Паласара. Пока рассказчик историй изучал хитроумную магическую штуковину, Мельхиор исчез в черном проеме. Паласар услышал его шаги по лестнице. Лестница – это хорошо. Парсы – молодцы, удосужились построить лестницу, с них станется оставить грубо прорубленный в стене лаз. Времена тогда были не то что сейчас.
Однако чем глубже уходила лестница, тем круче становились каменные ступени, и пропорционально их растущей высоте ухудшалось мнение Паласара о парсах. Волшебный перстень на руке светил достаточно ярко, однако, чтобы не сверзиться с лестницы, приходилось обеими руками упираться в стены, поэтому чаще всего перстень светил рассказчику историй прямиком в левый глаз, что нисколько не помогало древним парсам вернуть утраченное расположение Паласара.
Лестница кончилась узким проходом, который вел в небольшое, два на два человеческих роста, подземелье. В нем, ковыряя ногтем клинопись на стенах, дожидался спутника съедаемый нетерпением Мельхиор.
– Так вот о каких катакомбах ты говорил, – понял Паласар.
Из четырехугольной комнаты уходили четыре узких хода. По одному они пришли, оставалось три.
– Ты знаешь, что тут написано? – продолжил рассказчик историй, указав на стены.
– Я даже не знаю, какой это язык, – грустно ответил Мельхиор, так как понял, что захлопнуть рассуждения Паласара о древних народах можно, разве что залив ему в горло жидкое золото, но Мельхиор боялся, что даже эта жестокая парфянская казнь может стать для рассказчика историй не наказанием, а лишь новой темой для обсуждения.
– Весьма обидно, но я тоже, – сознался в неведении Паласар. – Подозреваю, что сарматский, но для него нетипично…
Мельхиор не узнал, что нетипично для сарматского языка, потому что в одном из ходов мелькнул свет, который заставил Паласара прервать разъяснения. Блики колыхнулись на стенах и исчезли. В тишине товарищи услышали тихие удаляющиеся шаги.
– Теперь ты иди первым, – предложил Мельхиор, и Паласар, вздохнув, протиснулся в узкий лаз.
Через несколько шагов он снова различил на стенах отсветы чужого фонаря и почувствовал запах горящего масла. Присутствие за спиной Мельхиора придало рассказчику историй уверенности, и он бесстрашно преследовал ведущий в ловушку отблеск чьего-то фонаря. Скоро он увидел конец лаза, за которым было еще одно маленькое, не больше первого, подземелье. Паласар вылез из каменной кишки, пробитой парсами, и обнаружил, что лаз привел его в тот же каземат, где он изучал надписи на стенах.
У стены, держа в руках фонарь, стоял наглухо завернутый в холщовую одежду прокаженный. Вслед за Паласаром из лаза выбрался волшебник.
– Вот и гости, – сказал волшебник, и словно по приглашению из всех четырех проходов появились люди. – Не бойся, рассказчик, это те, на кого надеялся, а не кого опасался.
Как и первый гость, они были плотно закутаны в одежды из грубого полотна. В подземелье стало тесновато. Прокаженные на это и рассчитывали, но Паласара с Мельхиором не так просто напугать.
– Мир вашему жилищу. – Паласар соединил руки и наклонил голову в почтительном приветствии.
– Оставь свое обхождение, чужак, – отрезал человек с фонарем и медленно повернулся к Мельхиору. Встретившись глазами с волшебником, он спросил:
– Что привело вас двоих в обитель отверженных?
– Хочу знать, почему ваших людей вдруг потащило на поверхность.
– Некоторые из нас предпочитают быструю смерть, – ответил прокаженный, сделав шаг вперед и приблизив фонарь к своему лицу. Паласар увидел, что тот был слеп и смотрел на волшебника белесыми бесцветными зрачками. – Чужим нас не понять.
– Это не причина, – столь же резко ответил Мельхиор, – держи нас за чужаков, но не за дураков.
– Может быть, ты и прав. Что у тебя на уме, незнакомец?
– Иди-ка сюда. – Мельхиор схватил прокаженного за грудки и привлек к себе так близко, что слепец почувствовал на лице его дыхание. – На уме у меня то, что в городе над нами происходит нечто странное, и вы, лезущие изо всех щелей, одно из звеньев в этой цепи странностей. Теперь подумай хорошенько. Ты можешь рассказать мне, что знаешь, и я помогу вам, если это в моих силах, а можешь остаться здесь живым или мертвым, ибо ни я, ни мой спутник не в вашей власти. Спрашиваю еще один раз: что гонит вас на поверхность?
– Некоторых гонит страх, – ответил прокаженный и рассмеялся.
Он схватил Мельхиора за запястья и легко стряхнул цепкие руки волшебника со своей одежды. Силы ему не занимать.
– И чего могут бояться и так живущие одной ногой в могиле?
– Одной ногой, – повторил прокаженный и усмехнулся: – Это хорошая шутка, чужак. У многих из нас в могиле побольше одной ноги. – Он рассмеялся своей шутке сквозь сжатые челюсти. Сквозь сдавленный смех Паласар услышал скрип зубов. – Они пришли недавно. В ущелье. Тех, кто не успел уйти, убили. Нас они не боятся. Мы их тоже, но нам пришлось покинуть обжитые места.
– Кто это был? О ком ты говоришь?
– Я их не видел, – снова рассмеялся прокаженный через закрытый рот и приблизил фонарь к своим невидящим глазам, – но если ты хочешь помочь нам, я могу отвести тебя к нашей королеве. Смешно, что у нас тоже есть королева, вы не находите?
– А ты тут весельчак, – недовольно пробурчал Мельхиор. – Ладно, веди. У меня нет времени для шуток, – ответил Мельхиор. Он не разделял веселого настроения нового знакомого, но понимал, что для того смех, может быть, единственный способ переносить нынешнее жалкое состояние.
Они прошли узкими ходами и вскоре вышли к подземной реке. Все ходы были рукотворными, но пещера оказалась природной. Ее освещала тусклая масляная лампа, света которой едва доставало, чтобы человек с поверхности мог различить очертания пещеры. Глаза прокаженных привыкли к темноте, а за время нахождения под землей обвыкся и Паласар.
– Где вы берете масло? – спросил Мельхиор.
– Там, – ответил прокаженный, указав пальцем вверх, – ждите здесь, я соберу остальных.
Друзья остались у подземной реки, а их сопровождающие исчезли в ходах. Новые ходы вели много глубже подвала парфянского храма. Их пробили не парсы, а тысячелетняя работа воды, которая, судя по следам на стенах, когда-то поднималась так высоко, что затопляла пещеру целиком и, ища выходы, размывала узкие трещины до такой ширины, что теперь по ним могли передвигаться люди.