– Очень приятно. Не прикажете ли чаю?
От чаю дьявол отказался.
Помолчали.
– Роман написали? – вдруг после паузы спросил черт.
Я вздрогнул.
– Откуда вы знаете?
– Бусин говорил.
– Гм... Я Бусину не читал. А кто этот Бусин?
– Один человек, – ответил Дьявол и зевнул.
– Написал, это верно, – отозвался я, страдая.
– А дайте ка посмотреть, – сказал, скучая, Сатана, – благо у меня сейчас время свободное.
– Видите ли, Рудольф Рафаилыч, он не переписан, а почерк у меня ужасающий. Понимаете ли, букву «а» я пишу как «о», поэтому выходит...
– Это часто бывает, – сказал Мефистофель, зевая, – я каждый почерк читаю. Привычка. У вас в каком ящике он? В этом?
– Я, знаете ли, раздумал представлять его куда нибудь.
– Почему? – спросил, прищурившись, Рудольф.
– Его цензура не пропустит.
Дьявол усмехнулся обольстительно.
– Откуда вы знаете?
– Говорили мне.
– Кто?
– Рюмкин, Плаксин, Парсов...
– Парсов, это маленький такой?
– Да, блондин.
– Я ведь не с тем, чтобы печатать, – объяснил лукавый, – а просто из любопытства. Люблю изящную словесность.
– Право... он мне разонравился... – и я сам не помню, кто открыл ящик.
Дьявол снял шубу, повесил ее на гвоздик, надел пенсне, окончательно превратился в Рудольфа, взял первую тетрадь, и глаза его побежали
по строчкам. Это верно, по тому, как он перелистывал страницы, я убедился, что ни один самый нелепый почерк не может остановить его.
Он читал, как печатное.
Прошло четыре часа. За эти четыре часа лукавый подкреплялся только один раз. Он съел кусок булки с колбасой и выпил стакан чаю. Когда
стрелки «а часах стали „на караул“, ровно в двенадцать ночи, Рудольф прочитал последние слова про звезды и закрыл пятую, и последнюю,
тетрадь. Моей пытке настал конец, а за время ее я перечитал 1 й том „Записок Пиквикского клуба“. Я старался не глядеть Рудольфу в
глаза, не выдавать себя трусливым и жалким взглядом. Но глаза мои бегали.
«Ему не понравилось. Он брезгливо опустил углы губ, – подумал я, – я – несчастливец... И зачем я давал читать?»
– Это – черновик, видите ли, я его не исправлял еще... «Фу, и голос какой противный...»
– Ваша мама умерла? – спросил Рудольф.
– Да, – ответил я изумленно.
– А когда?
– Моя матушка скончалась в позапрошлом году от тифа, к великому моему горю, – сурово сказал я.
Дьявол выразил на лице вежливое официальное сожаление.
– А скажите, пожалуйста, где вы учились?
– В церковно приходской школе, – ответил я проворно наобум. Дело, видите ли, в том, что я тогда почему то считал нужным скрывать свое
образование. Мне было стыдно, что человек с таким образованием служит в газете, лежит перед керосинкой на полу и у него нет картин на
стенах.
– Так, – сказал Рудольф, и глаза его сверкнули.
– Виноват, собственно, к чему эти вопросы?
– Графу Толстому подражаете, – заметил черт и похлопал пальцем по тетради.
– Какому именно Толстому, – осведомился я, раздраженный загадочностью вопросов Рудольфа, – Льву Николаевичу, Алексею Константиновичу
или, быть может, еще более знаменитому Петру Андреевичу, заманившему царевича Алексея в ловушку?
– Однако! – молвил Рудольф и прибавил: – Да вы не сердитесь. А скажите, вы не монархист?
Как полагается всякому при таком вопросе, я побледнел как смерть.