Я понятия не имел, что это за "дело", но почувствовал скорей досаду, чем любопытство. Вовсе не для того я приглашал Джордан, чтобы
беседовать о мистере Джее Гэтсби. Я не сомневался, что его просьба окажется какой-нибудь несусветной чепухой, и на миг даже пожалел о том дне,
когда впервые переступил порог его чересчур гостеприимного дома.
Больше он не сказал ни слова. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем глубже он замыкался в своей корректности. Мелькнул мимо Порт-Рузвельт с
океанскими кораблями в красной опояске, - и мы понеслись по булыжной мостовой убогого пригорода, вдоль темных, хоть и не безлюдных салунов, еще
сохранивших на вывесках линялую позолоту девятисотых годов. Потом по обе стороны открылась Долина Шлака, и я успел заметить миссис Уилсон,
энергично орудовавшую у бензоколонки.
На распластанных, как у птицы, крыльях, озаряя все кругом, пролетели мы половину Астории - но лишь одну половину: только мы запетляли между
опорных свай надземной дороги, я услышал сзади знакомое фырканье мотоцикла, и нас догнал разъяренный полицейский.
- Ничего, ничего, старина, - крикнул Гэтсби. Мы затормозили. Он вытащил из бумажника какую-то белую карточку и помахал ею перед носом
полицейского.
- Все в порядке, - сказал тот, притронувшись пальцами к фуражке. - Теперь буду знать вашу машину, мистер Гэтсби. Прошу извинить.
- Что это вы ему показали? - спросил я. - Оксфордскую фотографию?
- Мне как-то случилось оказать услугу шефу полиции, и с тех пор он мне каждое Рождество присылает поздравительную открытку.
Вот и мост Квинсборо; солнце сквозь переплеты высоких ферм играет рябью бликов на проходящих машинах, а за рекой встает город нагромождением
белых сахарных глыб, воздвигнутых чьей-то волей из денег, которые не пахнут. Когда с моста Квинсборо смотришь на город, это всегда так, будто
видишь его впервые, будто он впервые безрассудно обещает тебе все тайное и все прекрасное, что только есть в мире.
Проехал мимо покойник на катафалке, заваленном цветами, а следом шли две кареты с задернутыми занавесками и несколько экипажей менее
мрачного вида, для друзей и знакомых. У друзей были трагически-скорбные глаза и короткая верхняя губа уроженцев юго-востока Европы, и когда они
глядели на нас, я порадовался, что в однообразие этого их унылого воскресенья вплелось великолепное зрелище машины Гэтсби. На Блэквелс-Айленд нам
повстречался лимузин, которым правил белый шофер, а сзади сидело трое расфранченных негров, два парня и девица. Меня разобрал смех, когда они
выкатили на нас белки с надменно-соперническим видом.
"Теперь все может быть, раз уж мы переехали этот мост, - подумал я. - Все, что угодно..."
Даже Гэтсби мог быть, никого особенно не удивляя.
***
День на точке кипения. Мы условились встретиться и позавтракать в подвальчике на Сорок второй улице, славившемся хорошей вентиляцией.
Подслеповато моргая после яркого солнечного света, я наконец увидел Гэтсби - он стоял и разговаривал с кем-то в вестибюле.
- Мистер Каррауэй, познакомьтесь, пожалуйста, - мой друг мистер Вулфшим.
Небольшого роста еврей с приплюснутым носом поднял голову и уставился на меня двумя пучками волос, пышно распустившимися у него в каждой
ноздре.
Чуть позже я разглядел в полутьме и пару узеньких глазок.