У
Гэтсби это выражалось в постоянном беспокойстве, нарушавшем обычную сдержанность его манер. Он ни минуты не мог оставаться неподвижным: то нога
постукивала о землю, то нетерпеливо сжимался и разжимался кулак.
Он заметил, что я любуюсь его машиной.
- Хороша, а? - Он соскочил, чтобы не заслонять мне. - А вы разве ее не видели раньше?
Я ее видел не раз. Все кругом знали эту машину. Она была цвета густых сливок, вся сверкала никелем, на ее чудовищно вытянутом корпусе там и
сям самодовольно круглились отделения для шляп, отделения для закусок, отделения для инструментов, в лабиринте уступами расположенных щитков
отражался десяток солнц. Мы уселись словно в зеленый кожаный парник за тройной ряд стекол и покатили в Нью-Йорк.
За этот месяц я встречался с Гэтсби несколько раз и, к своему разочарованию, убедился, что говорить с ним не о чем. Впечатление незаурядной
личности, которое он произвел при первом знакомстве, постепенно стерлось, и он стал для меня просто хозяином великолепного ресторана,
расположенного по соседству.
И вот теперь эта дурацкая поездка. Еще не доезжая Уэст-Эгга, Гэтсби стал вести себя как-то странно: не договаривал своих безупречно
закругленных фраз, в замешательстве похлопывал себя по коленям, обтянутым брюками цвета жженого сахара. И вдруг озадачил меня неожиданным
вопросом:
- Что вы обо мне вообще думаете, старина?
Застигнутый врасплох, я пустился было в те уклончивые банальности, которых подобный вопрос достоин.
Но он меня тут же прервал:
- Я хочу вам немного рассказать о своей жизни. А то вы можете бог знает что вообразить, наслушавшись разных сплетен.
Значит, для него не были секретом причудливые обвинения, придававшие пикантность разговорам в его гостиных.
- Все, что вы от меня услышите, - святая правда. - Он энергично взмахнул рукой, как бы призывая карающую десницу провидения быть наготове. -
Я родился на Среднем Западе в богатой семье, из которой теперь уже никого нет в живых. Вырос я в Америке, но потом уехал учиться в Оксфорд - по
семейной традиции. Несколько поколений моих предков учились в Оксфорде.
Он глянул на меня искоса - и я понял, почему Джордан Бейкер заподозрила его во лжи. Слова "учились в Оксфорде" он проговорил как-то наспех,
не то глотая, не то давясь, словно знал по опыту, что они даются ему с трудом. И от этой тени сомнения потеряло силу все, что он говорил, и я
подумал: а нет ли в его жизни и в самом деле какой-то жутковатой тайны?
- Из какого же вы города? - спросил я как бы между прочим.
- Из Сан-Франциско.
- А-а!
- Все мои родные умерли, и мне досталось большое состояние...
Это прозвучало торжественно-скорбно, будто его и по ею пору одолевали раздумья о безвременно угасшем роде Гэтсби. Я было подумал, уж не
разыгрывает ли он меня, но, взглянув на него, отказался от этой мысли.
- И тогда я стал разъезжать по столицам Европы - из Парижа в Венецию, из Венеции в Рим, - ведя жизнь молодого раджи: коллекционировал
драгоценные камни, главным образом рубины, охотился на крупную дичь, немножко занимался живописью, просто так, для себя, - все старался забыть об
одной печальной истории, которая произошла со мной много лет тому назад.
Мне стоило усилия сдержать недоверчивый смешок.