К числу социокультурных причин, приводящих к революционной смене научных парадигм, относятся прежде всего изменения в системе ценностей, составляющих фундамент культуры соответствующей исторической эпохи, что сопровождается сдвигами в религиозном, философском, эстетическом и обыденном сознании, обусловливая и необходимость изменения научного видения реальности.
Новые представления о научном знании первоначально выдвигаются как гипотезы, разделяемые незначительной частью научного сообщества (так называемая наука переднего края). Гипотетическое научное знание проходит этап обоснования и может весьма длительное время конкурировать с прежними научными представлениями. Утверждение новой научной парадигмы и соответствующей ей научной картины мира происходит не только благодаря тому, что она эффективно функционирует в качестве исследовательской программы, продуцируя новые научные теории, но также и потому, что она получает философско-мировоззренческое обоснование в системе культуры. Развиваемое в рамках научной парадигмы новое видение реальности легитимируется (т. е. получает признание), лишь будучи согласованным с фундаментальными ценностями культуры соответствующей исторической эпохи.
Научные революции не отменяют окончательно старую картину мира, так как наряду с гипотетическим знанием она содержала в себе и достоверное знание об исследуемой реальности, которое и включается в новую научную картину мира как ее часть (так называемое твердое ядро науки). Знание, не отвечающее новым парадигмальным критериям, оказывается вытесненным за пределы науки и становится историей науки. История науки представляет собой вытесненное за пределы актуальной науки устаревшее знание, которое, правда, при определенных обстоятельствах, может быть снова актуализировано на новом уровне и в новом контексте. Таким образом, корпус науки состоит из трех частей: 1) «наука переднего края», 2) «твердое ядра науки» и 3) история науки.[3]
Научное знание, сформировавшееся в контексте европейской культуры Нового времени, представляет собой историческое явление, в развитии которого можно выделить три периода: 1) классический период (XVII – конец XIX в.), соответствующий индустриальному обществу; 2) неклассический период (конец XIX – середина XX в.), характерный для постиндустриального общества; 3) современный постнеклассический период, соответствующий ситуации перехода к информационному обществу.
Классический тип научной рациональности сформировался в европейской культуре как результат первой научной революции XVII в., которая отменила картину мира, господствовавшую еще со времен античности. В конце ХУНТ – первой половине XIX в. происходит вторая научная революция, определившая переход к новому состоянию научного знания – дисциплинарно организованной науке. Таким образом, первая и вторая научные революции знаменовали собой возникновение и дисциплинарную организацию классической науки и ее стиля мышления.
Окружающий мир как объект научного познания трактовался в классической науке как разумно устроенный, механически упорядоченный и линейно развивающийся согласно действующим в нем причинно-следственным закономерностям. Доминирующий в классической науке образ часов – простой механической системы – точно передает специфику классического представления об объекте познания; окружающий человека мир устроен, как часы: однажды заведенные искусным механиком – Богом, – они идут по законам механики. Как простую механическую систему рассматривали не только физические, но и биологические, а также социальные объекты.
Этот простой гармоничный, механически устроенный мир мыслился как абсолютно доступный для рационального познания; в нем не допускалось существование какого-либо непознаваемого человеческим разумом иррационального остатка. Рациональность мира рассматривалась как его субстанциальная (сущностная) основа.
Особое значение для формирования классической рациональности имела так называемая революция Коперника— Галилея – Ньютона. После спекулятивной схемы Птолемея, согласно которой планеты движутся по сложным циклам, Вселенная вдруг предстала в своей удивительной простоте. «Мало того, что планеты, как оказалось, движутся по эллипсам, в одном из фокусов которого находится Солнце, новые воззрения объяснили, почему все это происходит так, а не иначе! И законы, которые повелевают этим движением, – великие законы Ньютона оказались необычайно простыми и понятными… Уже в XIX веке мир предстал перед людьми как некоторый необычайной сложности, но все-таки механизм, который был однажды кем-то и когда-то “запущен” и который вечно действует по вполне определенным раз и навсегда начертанным и вполне познаваемым законам. Последнее утверждение— особенно важно: если мы чего-нибудь сегодня и не понимаем, то завтра наверняка поймем! Такова была вера в неограниченность знания, основанная на фантастических успехах науки… Ну а человек? Человека в этой схеме просто нет! Он только наблюдатель, не способный влиять на извечный, раз навсегда определенный ход событий… Он способен регистрировать происходящие события, устанавливать связи между явлениями, то есть познавать законы, управляющие механизмом, и, благодаря этой способности, предугадывать появление тех или иных событий. Но не больше! Человек… лишь посторонний наблюдатель того, что происходит во Вселенной. Он… отодвинут на периферию Универсума».[4]
Уверенности в относительной простоте мира и его безграничной познаваемости соответствовало представление о том, что субъект в акте научного познания находится вне познаваемого им объекта и не оказывает на него никакого влияния. Данное противопоставление объекта познания (окружающей человека действительности) и субъекта познания (человека), который должен действовать как «чистый разум», исключив из акта познания какую-либо субъективность, рассматривалось в классической науке как гарантия объективности научного знания. В рамках классического типа научной рациональности предполагалась возможность получить абсолютно точную картину исследуемой реальности – при использовании правильных методов и упразднении из процесса познания всех индивидуальных особенностей личности, т. е. субъективности. При этом считалось, что объективная, абсолютная истина существует «сама по себе», как объективная реальность, и никак не связана с человеком, формулирующим ее в определенной языковой форме. Язык в классической науке рассматривался в качестве инструмента логического мышления, с помощью которого можно отобразить весь мир в мыслительном образе, адекватном своему объекту.
Указанные фундаментальные свойства объекта и субъекта познания, характерные для классической науки, были присущи не только естественнонаучному, но и социальному познанию. Социально-историческое знание выступало как знание, отражающее логику в развитии самой истории, открывающее в ней закономерности, указывающие на истинную природу человека и позволяющие тем самым выявлять политико-правовые институты, соответствующие этой природе. Развитие государства и права представало в таком контексте как разумный, закономерный, линейный и обязательно прогрессивный ход истории, способный подвергаться разумному человеческому преобразованию.