Тот камень, что не выдержал моего веса, с оглушительным грохотом раскалывается где-то внизу. Теперь все зеленорубашечники точно сюда сбегутся, не сомневаюсь я – и ошибаюсь. Они – там, у себя на посту, – вообще никак не реагируют. Дышать тяжело, и хочется зареветь от собственной глупости – и как это вообще я додумалась сама, одна лезть в большой мир? У меня и снаряжения подходящего нет, я совсем не готова. Да что там, я ведь спокойно, не прячась, даже из дома выйти не могу. Да и что, собственно, я собиралась здесь делать? Пойти на вечеринку? Познакомиться с кем-нибудь? Я ведь, наверное, и на улицах сразу заблудилась бы. И разговаривать с кем-то, кроме родных, кроме тех, кого знаю с рождения, не умею!
Еще каких-то несколько мгновений назад мне адски хотелось бежать. Теперь так же безумно тянет вернуться, укрыться в тепле, в безопасности, где все надежно. Через три дня все равно предстоит уезжать. Надо лелеять каждую оставшуюся минутку и дорожить ею… Или это я просто уговариваю себя? Какая-то часть моего существа по-прежнему стремится наружу, в город; жаждет бросить вызов судьбе, всю жизнь державшей меня в заточении.
Однако, как ни извивайся, ни раскачивайся и ни тянись, а нащупать новую точку опоры повыше на стене не получается. Угодила я в ловушку, откуда вверх пути нет, только вниз.
Пытаюсь представить себе лицо мамы, когда она услышит звонок в дверь, откроет и увидит на пороге – с той стороны – меня, всю в краске стыда. Вот уж она расстроится.
Еще несколько минут уходит на то, чтобы сползти достаточно низко для мягкого приземления. Все! Отталкиваюсь от стены. Легонько спрыгиваю. И сразу замираю во внезапном изумлении.
Я упираюсь ногами в земную твердь, и эта твердь – не дома. Я – снаружи. Впервые в жизни. Смотрю вниз, раскачиваюсь взад-вперед с носка на пятку, задираю носки кверху – чтобы разглядеть под ними новизну. Собственно, ничего особенного там не оказывается. Только гладкое, ровное, чистое, блестящее, светочувствительное покрытие, каким выстлано большинство вертикальных и горизонтальных поверхностей в нашем городе, чтобы впитывать солнечную энергию. Но все равно – я ни с чем подобным раньше никогда не соприкасалась.
Я выбралась! Я на свободе!
И сама поверхность земли как будто жжет мне ноги электрическими разрядами, чтобы они двигались сами по себе, без моего хотения. Я делаю шаг… и шаг этот – не к парадному входу в наше жилище, а от него. Прочь от близкого и знакомого, от надежной и безопасной тюрьмы. Навстречу опасностям свободы.
Еще один шажок. Все тело рвется бежать, резвиться и скакать – как во время особо бурных приливов энергии еще там, во дворе. Но нельзя привлекать внимания. Третий шаг – и вот я уже на обыкновенном, общедоступном тротуаре. Между ним и проезжей частью высажен рядок искусственных деревьев. Мне известно, что выглядят они в точности как старые, настоящие, живые, когда-то покрывавшие планету, росшие привольно даже в самых больших, густонаселенных городах. Когда-то, до Гибели Природы. Но эти – все равно фальшивые, как мои новые документы. Просто древообразные маленькие заводики фотосинтеза, производящие кислород для нас, жителей Эдема – и ничего больше.
Я прикасаюсь к одному стволу. Он холоден и безжизнен.
Словно в тумане, или даже во сне я следую плавным изгибам тротуара. Иду вперед по родной улице. Она находится всего в трех жилых Кольцах от Центра, но довольно тиха и спокойна по всей своей окружности. Дома здесь низкие – в два-три этажа всего. Такими они должны быть в Ближних кольцах согласно эдемским нормативам – чтобы Центр был отовсюду виден во всей своей величавой красе. Я бросаю через плечо взгляд на эту громаду, на ее изумрудный купол, огромным многогранным глазом сияющий в сердце города. Мне иногда кажется, что это глаз самого Экопаноптикума надзирает за Эдемом, хотя я прекрасно знаю, что Центр – это просто комплекс учреждений, где работают серьезные высокопоставленные дяди и тети вроде моих родителей.
Но сегодня это – точно мыслящее существо. Вон как оно зловеще уставилось на меня из темноты!
Поспешно развернувшись к «глазу» спиной, расправляю плечи – и вперед. В глубь Эдема.
Уже ночь, но на улице еще довольно много народа: кто просто болтает с соседями, кто возвращается домой из ресторанов. Некоторых я здесь узнаю, хоть и видела их лишь на закате или на рассвете, выглядывая из своего «гнезда». Куда бы они ни сворачивали, мягкие всполохи бегут чуть впереди, освещая пространство на несколько шагов, и сразу гаснут за их спинами. А вот меня эти огоньки не сопровождают – город словно закрывает на меня глаза, исторгает из себя.
Всю жизнь я провела в уверенности: стоит выбраться за пределы двора, как все тут же сбегутся меня хватать. Но вот выбралась, и странное дело: прохожие (пусть довольно редкие) не обращают на мою персону никакого внимания. Это, конечно, приносит облегчение, но и слегка уязвляет…
Внезапно открывается какая-то дверь, и оттуда, нашаривая на ходу по карманам ключ-карту, выходит мужчина. В свете огней, льющихся от его дома, он видит мою тень, на долю секунды поднимает взгляд, наскоро улыбнувшись, кивает мне с улыбкой и поворачивается обратно – закрыть замковый механизм. Раньше, чем мужчина успевает это сделать, я уже прохожу мимо его порога. Потом выясняется, что ему в другую сторону.
А я остаюсь ликовать и дрожать. Первый контакт с незнакомцем!
Однако если забыть об осторожности, моя инакость очень скоро раскроется! Надо надвинуть кепку поглубже на нестандартные «калейдоскопические» глаза, теснее запахнуться в бледно-золотого цвета куртку и, пожалуй, еще ссутулиться немного на ходу. Какая досада, что дорожное освещение на меня не реагирует. Так-то никто, возможно, прямо в глаза мне смотреть не станет и, значит, не заметит, что линз нету, но то, что я тут единственная расхаживаю в облаке тьмы, рано или поздно вызовет интерес. Есть только два выхода: либо поскорее добраться до более людных районов, где мое «облако» растворится в свечении всех остальных, либо отправляться прямиком домой.
Естественно, лучше домой. Интересно, мама уже заметила мое отсутствие? Или, полагая, что я дуюсь себе в подушку, решила оставить меня наедине с тяжелыми думами? Во всяком случае, если она поняла, куда я делась, то теперь наверняка в панике.
Надо, надо идти домой. Но я сворачиваю в сторону ближайшего квартала развлечений.
Радиальные трассы, лучами разбегающиеся от Центра, в Эдеме, как правило, более оживленные – тут больше работают и торгуют, чем живут. Та улица, по которой топаю сейчас я, – пешеходная, но только здесь, на этом участке: посередине протекает канал, а по краям – дорожки для прогулок. Многие магазины – большей частью ювелирные, а также одежды и домашнего декора – уже закрыты, но по глади канала лодочник, отталкиваясь шестом от дна, еще катает пару сидящих в обнимку влюбленных. Водная гладь мерцает, как ртуть, серебристо и покойно – до тех пор, пока нос суденышка не рассекает ее. Тогда она вдруг вспенивается, разлетается брызгами – словно резвящимися рыбешками, которые тут же превращаются в змейки легкой ряби.
Здесь, хотя рабочий день и закончен, все еще куда больше народа, чем на нашей улице, и весь этот народ движется в одном направлении – к кварталу развлечений, расположенному на очередной кольцевой магистрали. Тут, вблизи от Центра, эти окружности коротки, так что ряды ресторанов, клубов, баров, театров и всякого такого занимают их целиком. Дальше в сторону окраины они разрастаются до огромных размеров. Слишком много места, чтобы отдать его на откуп увеселениям, да и населению тамошнему по бедности не на что расхаживать по заведениям. Впрочем, помнится, мама говорила, что и там чего-чего, а баров предостаточно.