Собственно, он не утешал себя пословицами, но ход его мыслей был именно таков. Он не хотел видеть Маделину среди гостей епископа не потому, что она была калекой, а потому, что хорошо знал, как она будет кокетничать и какое неблагоприятное впечатление произведет на благовоспитанных английских дам. В Италии это его раздражало, но не шокировало. Там его дети никого не шокировали. Но ему было стыдно показать их здесь, в Барчестере, своим духовным собратьям. Однако он отогнал эти мысли. Ну и пусть его духовные собратья будут шокированы! Они не смогут отобрать у него приходы за то, что у его замужней дочери вольные манеры!
Но ла синьора Нерони не опасалась, что может кого-то шокировать. Она была намерена произвести фурор и увидеть всех этих попов у своих ног, раз уж в Барчестере нет других мужчин — пусть их супруги вернутся домой, позеленев от ревности. Она не пощадит ни старость, ни тем более юность, ни святость сана, ни житейскую мудрость. Она была готова поймать в свои сети хоть самого епископа и облить презрением его жену. В успехе она не сомневалась, ибо никогда не терпела поражений, но одно было абсолютно необходимо: она должна получить в свое распоряжение целую кушетку.
Приглашение доктору и миссис Стэнхоуп с семейством прибыло в конверте с фамилией мистера Слоупа. Синьора скоро узнала, что миссис Прауди отсутствует и во дворце всем правит капеллан. Это было для нее гораздо удобнее, и она написала ему изящное письмецо. В пяти строчках она объяснила все, сослалась на естественнейшее желание познакомиться с такими особами, как епископ Барчестерский и его супруга, а также мистер Слоуп, описала свое горестное положение и в заключение выразила надежду, что миссис Прауди снизойдет к ее беде и позволит ей лежать в гостиной на кушетке. В конверт она вложила одну из своих великолепных визитных карточек. Мистер Слоуп ответил ей столь же любезно: в зале у самой площадки парадной лестницы ее будет ждать кушетка, предназначенная только для нее.
И вот настал знаменательный день. Епископ с женой прибыли из Лондона лишь за несколько часов до начала приема, как и подобает столь высоким особам, но мистер Слоуп трудился дни и ночи напролет, чтобы все было сделано как надо. Забот у него хватало. Последний раз гостей во дворце принимали бог знает когда. Потребовалась новая мебель, новые кастрюли и сковородки, новые чашки и блюдца, тарелки и блюда. Миссис Прауди заявила было, что не снизойдет до такой вульгарности, как угощение, однако мистер Слоуп отговорил, а вернее, отписал ее от столь экономного намерения. Епископы да будут гостеприимцами, а какое же гостеприимство без угощения? В конце концов она изъявила согласие на ужин, но с условием, чтобы гости ели стоя.
На втором этаже располагались четыре смежные комнаты, которые теперь стали гостиными, залой и будуаром миссис Прауди. В былые дни одна из них служила епископу Грантли спальней, а вторая — гостиной и кабинетом. Новый епископ, однако, был выдворен в малую гостиную на первом этаже с разрешением принимать своих подначальных в столовой, если они вдруг явятся в таком количестве, что не смогут поместиться в небольшой комнате. Он попытался возражать, но после короткого спора согласился.
Сердце миссис Прауди гордо билось, когда она обозревала свои апартаменты. Они и правда были великолепны — во всяком случае, при свечах,— хотя и отделаны с похвальной бережливостью. Большие комнаты, полные людей и света, всегда выглядят импозантно, потому что они большие, а также полны людей и света. Дорогие украшения и мебель нужны для маленьких комнат. Миссис Прауди знала это, и по ее приказанию в каждой комнате повесили по огромной газовой люстре с дюжиной рожков.
Гостей ожидали к десяти, ужин должен был продлиться с двенадцати до часа, а к половине второго всем предстояло разойтись. Кареты подъезжают со стороны городских ворот, а уезжают через наружные. Разъезд начнется без четверти час. Все устроено превосходно, а мистер Слоуп — бесценный человек!
В половине десятого епископ, его супруга и три дочери торжественно вступили в залу.