Но несмотря на поразительную красоту, дети выглядели такими же заброшенными, как сам дом. Спутанные волосы, которые, похоже, не расчесывались месяцами. И хотя лица довольно чистые, одежда засалена и порвана, а ткань выцвела от частых стирок.
И Кэрри вновь ощутила уверенность в собственной правоте. Эта семья нуждалась в ней.
– Привет! – жизнерадостно воскликнула она. – Я ваша новая мама.
Дети переглянулись и восторженно уставились на Кэрри широко распахнутыми глазами.
Кэрри подошла к столу, поставила саквояжи, отметив при этом, что столешница покрыта слоем жира. Здесь явно не хватает мыльной воды и тряпки. Чу-Чу, нюхая воздух, стал рваться с поводка. Кэрри отпустила его, и он немедленно подбежал к детям. Те изумленно рассматривали невиданное животное. Никто даже не попытался погладить болонку.
Открыв первый саквояж, Кэрри вынула куклу с фарфоровой головкой, изысканное создание, изготовленное во Франции и одетое в сшитое вручную шелковое платье.
– Это тебе, – сказала Кэрри девочке.
Малышка недоуменно раскрыла ротик, но все же придвинулась поближе с таким видом, словно боялась коснуться чудесной куклы.
– А вот это тебе, – продолжала Кэрри, протягивая мальчику кораблик.
По его глазам было видно, что ему не терпится взять подарок. Он даже шагнул вперед, но тут же отступил и отрицательно покачал головой.
– Я привезла это специально для тебя, – уговаривала Кэрри. – Мои братья плавают на больших кораблях от Мэна и по всему миру. Это суденышко очень похоже на один из их кораблей. Я бы очень хотела, чтобы оно было твоим.
Судя по виду, мальчика обуревала некая внутренняя борьба. Ему ужасно хотелось взять игрушку, но что-то заставляло упорно отказываться.
Наконец он поджал губы, став удивительно похожим на отца, и неприязненно спросил:
– Где мой папа?
– Насколько я знаю, помогает кучеру разгружать багаж.
Мальчик решительно кивнул и направился к двери. Очевидно, он научился открывать ее, несмотря на сломанную петлю, и поэтому ловко проделал все необходимые процедуры, ухитрившись при этом не ушибиться.
– Так-так, – пробормотала Кэрри, садясь на один из уцелевших стульев. – По-моему, он сердит на меня. Не знаешь почему?
– Папа сказал, что вы скорее всего окажетесь безобразной, но мы не должны ничего вам говорить. Еще он говорил, что на свете много уродливых людей и вещей и тут уж ничего не поделать, – пояснила девочка и, склонив голову набок, критически оглядела Кэрри. – Но вы совсем не уродливы.
Кэрри улыбнулась. Совсем крошка и так красноречива!
– Не находишь, что немного несправедливо сердиться из-за того, что я вовсе не уродлива?
– Моя мама – настоящая красавица.
– Понимаю, – кивнула Кэрри. И она действительно понимала. Если бы ее прелестная мать умерла и отец женился бы на другой прелестной женщине, вряд ли Кэрри это понравилось бы. В этом случае она предпочла бы уродливую мачеху. Очень-очень уродливую. – Надеюсь, хоть ты не расстроена, оттого что я не так безобразна, как пообещал папа? Но, если хочешь, могу стать уродиной.
С этими словами Кэрри принялась строить всевозможные гримасы, растягивая пальцами глаза и задирая пальцем кончик носа. Малышка хихикнула.
– Как по-твоему, я больше понравлюсь Темми, если он увидит меня такой?
Девочка, снова хихикнув, усердно закивала.
– А теперь, может, подойдешь и позволишь расчесать тебе волосы? А заодно скажешь, как собираешься назвать куклу.
Девочка поколебалась, словно пытаясь решить, понравилось бы это отцу или нет. Но тут Кэрри вынула из саквояжа щетку с серебряной ручкой. Ахнув от восторга, девочка подошла, покорно встала между коленей Кэрри и позволила расчесать себе волосы.
– А тебя зовут Даллас? – допытывалась Кэрри, гладя мягкие, тонкие волосики девочки. – Не находишь, что это очень необычное имя?
– Мама сказала, что меня сделали именно там.
– Как, на фабрике? – не задумываясь выпалила Кэрри, но тут же опомнилась и громко откашлялась. Хорошо, что девочка не видит ее непозволительно багровой физиономии! – О, теперь все ясно. Как тебя можно звать? Далли?
Девочка на секунду задумалась.
– Если хочешь, зови меня Далли.
– Мне очень приятно назвать тебя именно так. Ведь больше никто не зовет тебя Далли, верно?
Девочка кивнула и показала на песика:
– А его как зовут?
– Чу-Чу. Потому что в тот день, когда брат привез его мне, он все время чихал! И представляешь, с тех пор ни разу не чихнул.
Девочка даже не улыбнулась. Только вздохнула и покачала головой, совсем как взрослая. У Кэрри сжалось сердце. Неестественно, когда такой маленький ребенок не умеет смеяться!
– Ну вот, – сказала она громко, – теперь волосы у тебя в порядке. И какие же они красивые! Хочешь сама посмотреть? – Она протянула ребенку зеркало в серебряной оправе. – Ты очень хорошенькая.
– Но не красавица, – расстроенно возразила Далли, отдавая зеркало обратно. – Не то что моя мама.
Какие странные речи в устах маленькой девочки!
Кэрри снова оглядела холодную убогую комнатенку.
– Может, пора позаботиться об ужине? В доме есть еда?
– Папа сказал, что ты умеешь готовить. Любое блюдо на свете. И никогда не позволишь нам голодать.
– Это я и собираюсь сделать, – улыбнулась Кэрри и, подойдя к буфету, открыла дверцы. Сердце снова упало при виде жалкого запаса продуктов: полкаравая черствого хлеба, три банки консервированного горошка… и все.
Как же она зла на Джоша! Даже лучший в мире повар не сможет приготовить из этого достойный обед!
Она тщательно обыскала буфет и была вознаграждена чудесной находкой: кувшинчиком с домашним клубничным джемом.
– Сегодня нас ждет пир! Хлеб с джемом, что может быть лучше! У меня в саквояже большой пакет с китайским чаем, так что мы сумеем устроить настоящую чайную вечеринку!
– Но это нельзя есть! – покачала головой Даллас. – Папа говорит, что нужно оставить джем для особого случая. Его сварила тетя Элис. Это подарок.
– Для нас каждый день особый, – пояснила Кэрри. – Нет такого дня, когда не найдется повода для праздника, тем более сегодня. Мой приезд и твоя новая кукла. И корабль Темми.
– Ему не понравится, если будешь звать его Темми. Он просто Тем.
– О, мне все ясно. Он слишком взрослый для Темми, правда?
Даллас торжественно кивнула.
– Я попытаюсь это запомнить, – заверила Кэрри. – А теперь давай накрывать на стол.
Очевидно, ребенок понятия не имел, что такое «накрывать на стол», поэтому Кэрри поставила саквояжи на пол и вынула огромную чудесную пеструю шаль. Красные и розовые узоры, казалось, переливались в унылой комнатушке, освещенной единственной поставленной на каминную полку свечой.
Даллас зачарованно наблюдала, как Кэрри расстилает на столе газеты, взятые из невысокой стопки у камина, и кладет поверх шаль. Далее предстояло найти чистую посуду. Но таковой просто не оказалось. Правда, в раковине громоздились тарелки, но Кэрри скользнула по ним взглядом и отвернулась. У нее дома грязная посуда отправлялась на кухню, откуда возвращалась уже чистой, но она не совсем хорошо представляла, как это получается.
Поскольку чистой посуды не нашлось, Кэрри вытащила из саквояжа четыре полотняных платочка.
– У нас будет пикник, – объявила она, бросая их на шаль и вынимая четыре небольшие серебряные чашечки. Она никогда не путешествовала без них, поскольку мать запрещала пользоваться общими чашками в гостиницах и на постоялых дворах.
Даллас, разинув рот, следила за всеми ее приготовлениями. После появления чашечек она подошла ближе и заглянула в саквояж, словно перед ней был рог изобилия, содержащий все, что только можно было представить и пожелать.
За чашками на свет появилось хрустальное блюдце для шпилек. Кэрри вытерла его еще одним платком и наполнила джемом. Даллас вообще в жизни такого не видывала, и сама идея, что еду можно класть в столь невиданную посуду, была совершенно для нее нова.