– Что? Отец, я же говорила об этом час назад!
На губах отца появилась улыбка.
– Ах, Белла, ты думаешь, я тебя не слушаю. Слушаю. Просто мне нужно время, чтобы обдумать твои слова.
Рассмеявшись, Изабелла подлила вина в кубки.
– Отрадно это слышать, отец. Да, как замечательно было бы, если бы ваш друг приехал к нам. Он мог бы помочь вам в ваших исследованиях. Боюсь, вы чувствуете себя одиноко, ведь здесь некому разделить ваши интересы.
– Я люблю тишину, – ответил отец, отпив вина. – Давным-давно, когда я еще учился в университете, понял, что для истинной науки благоприятна только тишина. Разве тишина не помогает тебе в твоей работе, Белла?
Изабелла озадаченно нахмурилась. Она и не подозревала, что отец знает о ее «работе».
– Мое искусство?
– Гм, да. Впрочем, искусство несравнимо с историей. Я имею дело с людьми, которые давно почили, с событиями, давно обратившимися в прах. Искусство же… это жизнь. Как ты можешь рисовать здесь, где нет истинного источника вдохновения? Где никто не помогает тебе?
Изабелла изумленно посмотрела на отца. Каждый вечер, зимой и летом, в дождь или в ясную погоду, они с отцом ужинали за этим самым столом. Но сегодня поистине необычный день – они разговаривали, как отец с дочерью. Кроме того, отец никогда прежде не выказывал такого внимания. Он любил ее, Изабелла знала это, просто жил в своем собственном мире.
– Я довольна, – ответила она, помедлив.
– Довольна. Но не счастлива. – Отец задумчиво покачал головой, прядь волос упала на нахмуренный лоб. – Ах, Белла, я и забыл, как ты юна. Я веду жизнь затворника, но это мой выбор. Ты тоже заслуживаешь права выбора. Ты должна увидеть что-то, кроме этого дома, может быть, выбрать новый путь. Найти хорошего мужа. Посмотреть мир. – Он вздохнул. – Ты так похожа на свою мать.
– Отец, к чему этот разговор? – удивленно спросила Изабелла. – Разве мы не довольны нашей жизнью? Неужели вы… – Ужасная мысль поразила ее. – Вы ведь не больны?
Отец рассмеялся:
– Вовсе нет. Разве что возраст дает о себе знать. Просто сегодня мне напомнили о том, что существует другой, реальный мир. Я давно позабыл об этом.
Порывшись в кармане, он достал небольшой свиток. Синяя восковая печать была сломана.
Ах да. Письмо от Катерины, которое вызвало такой переполох в доме.
– Что это, отец?
– Письмо от твоей кузины Катерины Строцци. Она справляется о тебе. – Он развернул свиток и расправил его на столе. – Она и раньше интересовалась тобой, однако после смерти твоей матери, боюсь, я стал для них бесполезен. Да и с ее отцом у меня отношения не сложились. Так что я решил оставить все как есть.
– Что же изменилось? – спросила Изабелла.
– Катерина пишет, что знает о твоей любви к искусству и разделяет ее. Говорит, что не очень хорошо чувствует себя в последнее время и ей нужен кто-то, кто помогал бы ей, нужна подруга. Это должна быть женщина, которой она сможет полностью доверять, родственница. Катерина спрашивает, сможешь ли ты приехать во Флоренцию и пожить с ней? Хотя бы какое-то время.
Жить во Флоренции? Изабелла ощутила ослепительную радость. Она отвернулась, до боли сжав руки. Возможно ли это? Не об этом ли она молилась? Не этого ли хотела? Посмотреть мир, увидеть восхитительный город – средоточие искусства, красоты, культуры, где она больше не будет чувствовать себя такой одинокой. Ее сокровенное желание… ей протягивали его на ладони, как драгоценный камень. Стоит только протянуть руку…
И все же… все же…
Здесь ее дом, здесь все ей знакомо. Что, если реальная жизнь окажется не такой, как она себе представляла? Что, если ее мечта потускнеет, обратится в прах? Что, если кошмары, мучившие прежде, будут терзать ее в новом доме? Изабелла давно забыла о них, но в минуты усталости или тревоги видения возвращались. Что ей тогда делать?
– Решение за тобой, Белла, – тихо сказал отец. – Для меня Флоренция оказалась ядом, тебя она может исцелить. Ты такая умная, красивая. Но если ты не хочешь ехать, так и скажи.
– Кто позаботится о вас, отец, если я уеду? – прошептала она, все еще трепеща от волнения.
– Как кто? Слуги, разумеется! Ты можешь взять с собой Мену, остальные прекрасно управятся с хозяйством. Мои потребности невелики. Кроме того, я могу пригласить к себе друзей. Давно у нас не было гостей. – Протянув руку, он вдруг нежно сжал ее ладонь. – Я больше не могу стоять у тебя на дороге, Белла. Ты должна выбрать свой путь.
Изабелла сжала его узловатые пальцы.
– Вы думаете, мой путь ведет во Флоренцию?
Он кивнул:
– Может быть.
Изабелла глубоко вздохнула. Вся ее тревога, смятение вдруг отхлынули, как морская волна. Да, это правильно. Это ее судьба, то, чего она ждала все свои девятнадцать лет. Она громко рассмеялась, ее сердце переполняла переливающаяся всеми красками радость.
– Хорошо! – воскликнула она. – Я отправляюсь во Флоренцию.
Кто осушить бы смог просторы моря, вечно нам родящие красу холстов, багрянок драгоценный сок?[2]
Эсхил. «Агамемнон»
Орландо Ландуччи стоял у окна, глядя, как сумерки заливают улицы Флоренции. Он едва слышал мягкий голос Лукреции, в прошлом его любовницы, теперь друга. Она читала бессмертные строки «Орестеи». На город опускался вечер, самое прекрасное время дня. Мгновение, когда каменные башни в свете факелов отливают золотом, когда самые обычные лица становятся загадочными и красивыми. Грязь и уродство исчезают, скрытые тьмой. Как и злые деяния.
Он тоже мог скрыться, мог забыть, пусть всего на несколько часов. Он любил ночь.
Но сегодня пелена слишком тонкая, и он не может отдаться тайным удовольствиям Флоренции, как делал это не раз. За изящным фасадом Флоренции затевалось нечто. Напряжение сгущалось в воздухе.
Скоро ящик Пандоры раскроется, и зло наводнит этот мир. Никто больше не сможет обманываться. Даже великие Медичи и их союзники.
Скоро и Орландо получит шанс, которого так долго ждал, и ему не придется больше скрываться под покровом ночи.
Когда сумерки сгустились, мощенная брусчаткой площадь под окнами дома Лукреции изменилась. Почтенные семейства скрылись за прочными стенами своих палаццо, наглухо заперев ставни. Торговцы закрыли свои лавки, нищие нашли прибежище за дверями храмов.
Но Флоренция не опустела. Вскоре улицы заполнились людьми, появились юноши в ярких полосатых штанах и шитых жемчугом камзолах, бархатных беретах с перьями на кудрявых головах. Передавая друг другу флягу с вином, они распевали непристойные песни в ожидании куртизанок в алых с желтым нарядах. Музыку было слышно издалека; чем темнее становилась ночь, тем громче звучали флейты и тамбурины.
Орландо рассеянно смотрел в окно. На площади вдруг появилась большая группа мужчин во главе с музыкантами. Впереди шествовал самый отъявленный распутник Флоренции, Джулиано Медичи, красивый младший брат всемогущего Лоренцо. За ним следовали его неотлучные друзья.
По всей видимости, вечер у них начался с возлияний, потому что они то и дело спотыкались на неровной брусчатке и разражались громким смехом всякий раз, когда кто-нибудь из них падал. Их голоса, невпопад горланящие песню, достигли ушей Орландо. В своих ярко-зеленых, синих, алых костюмах, размахивающие беретами и сверкающие драгоценностями, они казались персонажами какой-то картины.
Орландо приоткрыл окно, впустив в комнату звуки музыки и смех, смешанные с прохладным бризом. Эти люди веселились так, будто им ничто не угрожало, словно в их жизни не было ни печали, ни страха. Одна лишь свойственная молодости бесшабашная уверенность в том, что все будет хорошо, что красота и веселье пребудут с ними вечно.
Когда-то и Орландо был таким. Уверенным, что ничто и никогда не омрачит его жизнь. Теперь он знал, что ошибался. Счастье, радость жизни исчезли, как роса под жаркими лучами солнца. Эти люди тоже скоро поймут, что ничто не вечно.