– Ты знаешь ответ на вопрос: «Что было до того, когда ничего не было?»…
– Да, знаю…
– Ты не можешь этого знать…
Смех, смех, опять этот смех…
– А зачем ты спрашиваешь то, чего, по–твоему, никто не может знать?
– Я хочу это знать, чтобы понять, зачем это «всё». «Всё» вокруг нас и в нас…
Опять смех…
– Меня зовут Парадокс…
– Какое странное имя, кто тебе его дал?
…Смех, смех, какой пронзительный смех…
– Мне дал его ты…
– Но как? Когда?
– Тогда, когда ничего не было…
– Но ведь тогда ничего не было?
…Смех, громкий смех…
– Тогда был наш разговор…
– Какой разговор?
– Твой, этот!
…Смех…
– Да где же ты? Кто ты? Покажись!
Уратмир пробудился и открыл глаза:
«Голос», который «Вы» слышите, находится где‐то рядом. Но его взывающий посыл доносился из грядущего. Не из прошлого и не из настоящего. Он не смешивался с тенями ежедневных внешних голосов и не выглядел как мнение повседневности. Неожиданно из смутного изготовленного твердой и жидкой средой и заваленного переживаниями разума «Вас» озаряет удивительная мысль: оказывается, «Вы» не можете отказаться его слушать. Оглянувшись по сторонам, словно выискивая знакомые черты, «Вас» следом обременяет лишь догадка, что у «Голоса» нет рассказчика.
Вроде умом пытаешься обнаружить свои руки, а они ускользают, но громоздкая дверь, подле которой явно находишься «Ты», по-настоящему здесь. Прилагая усилия, твоя ладонь все же опирается на препятствие. Прикосновение к преграде воссоздало разуму круговорот отдельных ощущений. Двухстворчатая дверь, расположенная в несуществующем дверном проёме, была высока, а капельки влаги от холода стекали по шероховатой поверхности в туманную пелену бурого цвета. Ещё секунда – «Вы» начинаете понимать, что странный, и пока непонятно о чём говорящий «Голос», возможно, принадлежит «Вам».
– Вселенная обширна и представляет необъятное пространство, где в одиноких пустотах свет причудливо ныряет в кромешную тьму. Какая она? Правда, она так хороша и для тебя? Настанет час, вообрази, когда можно увидеть, почувствовать грани неуклюжей модели. Наступит время узнать, можно ли увидеть так далеко, туда, где космоса нет. Есть ли граница объяснимого, каковы за ней условия для измерения? Наступает ли туда удобное для тебя пространство, со своими законами и силами? Посмотрит ли кто либо на тебя оттуда?
«Голос» становится всё громче. Ты упираешься в створки сторожевой двери второй ладонью, а сковывающий холод из внешнего мира от активного физического контакта охватывает и пронизывает руки, но распахнуть двери не удаётся. «Вы» с нескрываемым интересом вслушиваетесь и пытаетесь понять, что ему от «Вас» всё-таки нужно. Какой ответ он требует?
– Какой ты в этом пространстве? Ты разум или душа? Или управляемая судьбой кукла? Какова твоя роль в этой бесконечности? Почему так Важно иметь смысл существования?
«Голос» вновь и вновь пытается вызвать «Вас» на разговор, задавая оппонирующие, на первый взгляд, вопросы. Эти безжалостные попытки обнаружить границы воли. Нащупать постижимый смысл. «Вы» способны знать такой ответ? С предельной ясностью для себя пробуешь комментировать острую очевидность.
– Кто ты? Кто я? Зачем ты здесь? – Эти вопросы заведомо вызывают у «Вас» раздражение. Почему здесь эта массивная дверь? – посмотрев в обе стороны, рассуждаешь ты. Место подключает твой рассудок, а он нейтрализует бессмысленное противоречие посредством общего материального естества: «У «Вас» нет права отвечать за то, что предложено вспомнить так, как написано».
Где-то под кожей сомнения охватывают тебя. Ох, эти насущные тревоги о том, кто ты, раб или свободный. Стоит ли попытаться выбраться, или план настолько коварен, что матрёшка имеет слишком много вложенных реальностей. «Вы» начинаете дергаться. Проходит несколько секунд. Всего лишь несколько секунд… А ведь это то самое время, в момент которого «Вы» «попытались»! Это то время, когда «Вы» смогли задать правильные вопросы, это то время, когда вопрос имеет смысл… Для тех, кто верит в предопределённость, вопрос не имеет смысла, когда на него есть ответ, являющийся причиной вопроса.
– Стоп! Я – это я! Что за глупости? Какова моя роль?.. Как это, кто я? После этих бессмысленных секундных рассуждений «Вам» на помощь приходят собственная личность, жизненный опыт и воспоминания, позволяющие обрести патент на тот ответ, который позволен. Последние химические реакции детерминируют миропонимание, сидящее в «Вас» на генном уровне и проявляющееся в каждом вздохе, в каждом пойманном взглядом оттенке цвета, в каждом съеденном продукте, в каждом естественном прикосновении к объективности, называемой реальностью. Познание дает право выбора, делает жизнь непредсказуемой, безропотно, по каким‐то немыслимым причинам, осуществляет процесс получения действительности. Но так ли это очевидно? «Ваше» право на ответ заканчивается там, где ответ может превратиться в претензию на правильный вопрос, – в этом и есть суть допущений, рассеивающих смысл вашей жизни.
Переводя свой взор с усталой, но крепко запертой двери, на старинный чайный столик, сделанный из цельного массива дуба, который отбросил тебя в уютное оформление шоколадно-ореховых тонов этого деликатного предмета мебели. Обманом выскользнувший из пустоты изящный столик комфортно обрел свое место в физической типичности. Его круглая столешница изысканно возвышается на одной вытянутой ромбовидной ножке. Притягивающий уют по твою сторону дверей цеплял ощущения мнимым удобством. Венчает плоскость интерьерного постамента обычный стакан ароматного чая в латунном подстаканнике с отчеканенным рисунком опадающих дубовых листьев. Традиционно такие приборы используются в пассажирских вагонах при сервировке. Приблизившись неспешным шагом, прогнавшим бурый туман от своих стоп к чаю, окутанному ароматным запахом, ты обращаешь своё внимание на десертную ложку. Но привлекает не она и её зеркально гладкий облик. Приблизив руку к пару из богатого оттенка запаха, ты невольно вглядываешься в кирпично-красный отвар. Сорт чая, его вкус, а также разбухшие и оседающие чаинки отходят на второй план, а твои глаза не могут поверить в происходящее: «Это ошибка! Ложка не преломляется? Но ведь она, погруженная в стакан с отваром, должна восприниматься как надломленная?».
– Что еще не так? – интересующимся эхом донеслось с той стороны двери.
«Мне нужна правда!» – истощённо потупив взор и сокрушаясь, произносишь ты. «Я уже замечал подобную иллюзию, замену, ошибку: длинная, широкая улица расстелила свои уходящие за горизонт полосы движения. Гул большого города застал меня у выхода из метро. Высотки встречали отсутствием приличия в своих размерах. Тусклый тротуар был продолжением моего повседневного пути, навечно погруженный в тень от ледяных небоскрёбов, выкованных из бетона и стекла. В одинаковом мире, среди одинаково разносторонних людей, мне всегда было изнурительно трудно жить. Прошагав вперед, обречённо следуя плану на день, который постепенно превращался во взрослую жизнь, я уперся в дорожный знак обхода. Там, где ежедневно протаптывали брусчатку десятки тысяч жителей, стоял временный указатель, сигнализирующий об опасности и ремонте. Строительные леса огораживали строящийся человейник. Башенный кран, отражающий принцип «выше здание – выше кран», возводил строение ударными темпами. Но именно сейчас раздался пронзительный стальной треск разрыва грузовой лебёдки. Канат, толщиной с мужскую кисть, лопнул. Поднимающийся строительный материал, состоящий из десятка мешков с цементом, незамедлительно оборвался вниз. К счастью, мешки упали в место, заблаговременно ограждённое от пешеходов. Грохот от ЧП лишь ненадолго обратил на себя внимание жителей. Шум вызвал у горожан легкий испуг и небольшую заминку в графике своего перемещения для фиксации события на телефон. Блеклая сутолока рабочих в оранжевых жилетах быстро разошлась. Мне же было не по себе. Я не мог поверить в то, что увидел. Один из одинаковых мешков падал гораздо быстрее остальных. Он словно набирал скорость. Его падение напоминало желание ускориться. Он будто бы предпочёл игнорировать законы физики».