День уже казался чересчур ярким, тепло – невыносимой жарой, а черный базальт будущей скульптуры – траурным обелиском на его, Давида, могиле.
Глава третья
Беспаспортный
Эпиграф. …В минувшую субботу Новосибирск стал одним из немногих городов России, в котором состоялся «русский марш», посвященный Дню народного единства. …Толпа, состоящая преимущественно из молодежи в черных кожаных куртках и в черных беретах с черно-желто-белыми повязками, во время шествия выкрикивала далеко не православные слоганы вроде: «Россия для русских», «Россия – русская земля» и «Долой евреев-фашистов».
(газета «Вечерний Новосибирск» от 8 ноября 2006 года)
Дорога к ОВИРу показалась Давиду дорогой на Голгофу.
Он шел, опустив голову и подняв воротник пальто, чтобы его никто не узнал.
Ему казалось, что встречные осуждающе смотрят на него: предатель! Родину продал! Хотелось закричать просто так, в голос:
– Да никого я не продал! Это меня продали! Та же Родина и продала! Я работал честно. Как проклятый. Я старался изо всех сил! Я не мухлевал, не отлынивал, не прятался от работы! За что она, эта Родина, заставляет меня, добившегося своим умом, трудом, способностями и честным отношением к работе – за что она меня морит голодом? За что заставляет шариться по пустым магазинам в поисках пищи? Это та Родина, которая грохочет на весь мир о равенстве, свободе и прочем, а сама не в силах прокормить свои народы? И не только в хлебе насущном дело! Стыд и позор ел душу. Как так? С космосом и прочими атомными бомбами оказаться в такой ужасной заднице! Вот это развитой социализм с коммунизмом вместе!
Занятый грустными мыслями, Давид не заметил, как подошел к Центральному скверу, что рядом с модерновым зданием Цирка.
Там шумел народ.
Шумел, потому что был возмущен. Кем? Понятно, кем – евреями! Потому что если в России нет еды – значит скушали… Чего тут голову ломать? Вот и собрала организация «Память» в Центральном сквере митинг, где правильные люди доходчиво объясняли гражданам, отчего в 1990-м году в великой стране стало нечего жрать и кто виноват и что надо делать!
Особенно круто выступал крупный человек в кожанке и с усами. Он пламенно кричал: – Доколе?
Жидковатая толпа ежилась на сильном сентябрьском ветру, но слушала внимательно и, впитывая слова трибуна, щелкала пальцами, согласно кивала головами, морщилась и ухмылялась. Распитые бутылки не выкидывались куда попало, а аккуратно складывались в сумки-авоськи, ибо можно сдать в близлежащий к скверу ларек.
На прохладном ветру, под небом, закрытым низкими тучами, вся публика, одетая в серые мешковатые куртки, штаны и расхристанные ботинки, смотрелась угрюмо – угрожающе. Несколько интеллигентов (шляпы, галстуки, очки) стояли поодаль и наблюдали как бы со стороны. Но было видно, что они поддерживают идеи ораторов.
Эта сценка несколько приободрила Давида. Все складывалось в стройный и логический процесс. Здешнее будущее прояснялось все отчетливей.
А потому – вперед! Ни шагу назад! Верной дорогой идешь, товарищ! – пробурчал он себе под нос и ускорил шаг.
В результате визита в ОВИР отобрали у него паспорт, лишив гражданства, да еще и заставили заплатить за это удовольствие! Но зато он увидел толпу простого народу, заполняющего бланки. Хм. Причем, процентов тридцать чисто славянской наружности. Ну и ну – подумал Давид, и вспомнил недавнюю поездку в Москву на предмет получения выездной визы в государство Израиль. Да, там было тоже интересно. Не соскучишься.
В 1990-м году еще не было дипломатических отношений между двумя странами, а посему консул Израиля сидел в голландском посольстве, и его свита принимала будущих репатриантов, а фактически эмигрантов.
Длиннющая очередь в голландское посольство живенько напомнила ему одну из последних командировок в город Брежнев, который теперь кличется Набережные Челны.
Но там была нормальная деловая километровая утренняя очередь к ларьку «Пиво-воды» за горячительным напитком типа Водка ценой три рубля шестьдесят две копейки. И составляли эту очередь нормальные, правда, немного хмурые и небритые, люди русской и татарской национальностей, ибо городок Брежнев размещается как раз в Татарской АССР, правда под новым именем, да и эта АССР теперь наверняка называется по-другому.
А здесь, у посольства! Дивная очередь. Замечательная такая. Жена, взглянув со стороны на этот паноптикум, тихо сказала Давиду на ухо: – Я, наверно, в Израиль не поеду! Ты глянь, какие рожи…
Да. Что правда, то правда. Таких евреев он в своей Сибири не видел, кхгм… В Энске, вроде бы, нормальные еврейские лица с умными глазами, так сказать, народ Книги и прочее, но здесь… Откуда они притопали? Ох. Мдааа.
Но не крутить же из-за этого назад, в свой запаренный совок, не оставаться же здесь… Вот незадача!
Вот эта картина и промелькнула у Давида перед глазами, когда, заполняя нужные графы в документах на получение визы, он осматривался вокруг себя легкими и осторожными вращениями головы. Ему показалось, что евреев, как таковых, здесь не много, но куда рвут отсюда русские?
Как потом выяснилось, туда же, куда и он.
Такая петрушка.
Глава четвёртая
Человек в светло-голубом плаще
Предыстория встречи.
– Давид, ведь ты чуть не умер, – сказала дежурная врач, молодая симпатичная и очень знакомая с виду. – Правда, сейчас, через месяц с лишним, кризис миновал, но это очень опасно – то, что с тобой произошло. Старайся не допускать этого больше. Кстати, что это за нервные перегрузки? Откуда, отчего это у тебя?
– Доктор, как Вас зовут?
– Зови меня Ольга.
– Вы не обидитесь, если я спрошу Вас кое о чем… не совсем, как бы это помягче…
– Спрашивай, спрашивай, не смущайся…
– Где-то, на втором курсе института мы дружили с девочками из медицинского. Это было престижно – парни из политеха и девочки из меда! На одной вечеринке я познакомился с девушкой, маленькой, черноглазой. После изрядного выпивона мы с ней целовались в ванной комнате. Потом я ее повалил в ванну, где была куча белья. Оказалось, что белье замочено в воде, и моя подружка ушла под воду с этим чертовым бельем! Доктор, это были Вы?
– А ты что же, только что узнал меня?
Мы были одни в комнате, но на хохот прибежали соседи…
– Ты можешь рассказать мне, как довел себя до такого состояния?
– Оленька, поверь, это длинно, скучно, глупо и неинтересно. Подскажи лучше, как мне выпутаться из этой болезни. Это надолго? Черные глаза Ольги дрогнули.
– Ты сильный парень. Это все пройдет. У некоторых это проходит за несколько лет – пять, шесть, у других дольше. Но это пройдет. Дело в том, что эта область медицины сегодня темная. Неврология пересекается с психиатрией и завязывается тот ли еще узел! Ты должен быть готов ко всему… …А жизнь продолжалась. Из больницы меня выписали через полтора месяца. С Ольгой мы стали встречаться то у нее дома, когда мужа не было, то на природе, где-нибудь в Гурьевском бору, куда надо было с полчаса добираться на автобусе. Но чувствовал себя я паршиво: во-первых, Ольга мне не очень-то и нравилась – так, осколок ушедшей юности, добрая душа, принявшая участие в моем больничном прозябании, а во-вторых, болезнь не ушла, она рецидивировала, напоминая о себе то скачками давления, то сердечной аритмией с приступами внезапной потливой слабости.
– Слушай, а чего ты мужику своему изменяешь, да еще и со мной, болезным? – спросил я как-то под настроение Ольгу, – он ведь у тебя и симпатичный, и кандидат наук, и охотник – добытчик! Вон, какие чучела рябчиков – тетеревов висят по стенам, да и шкура медвежья, на которой мы грешим с тобой, тоже им убиенная, наверно?
– Эх, цены ты себе не знаешь, парень! Душевный ты, а это то, что любая баба ищет… Возьми меня замуж, Додик, а?