Когда Энджи встала перед выбором – или поступить по закону, или обеспечить четырехлетней девочке нормальную жизнь, реакция у нее была вполне однозначная: к черту закон.
Я же повел себя иначе и помог вернуть Аманду ее безмозглой матери. После этого мы с Энджи разошлись. Год не разговаривали. И тянулся этот год лет десять‑пятнадцать, не меньше. И даже после того, как помирились, мы почти не говорили о случившемся. Имена Аманды и Хелен Маккриди в нашем доме не звучали ни разу – ровно до случившегося три дня назад. И за эти три дня, стоило кому‑нибудь упомянуть любое из этих имен, я внутренне сжимался – ощущение было такое, словно кто‑то чеку из гранаты выдернул.
Двенадцать лет назад я допустил ошибку. И с тех пор каждый день, каждый из этих четырех тысяч и четырехсот с чем‑то дней, я был уверен, что поступил неправильно.
Но двенадцать лет назад я поступил как следовало. Оставлять Аманду с ее похитителями – как бы ни были они заинтересованы в ее благополучии – было нельзя. В этом я был абсолютно уверен и ни разу за минувшие четыре тысячи и четыреста с чем‑то дней не усомнился в своей правоте. И куда же меня это привело?
К жене, которая по‑прежнему была уверена, что я тогда крупно облажался.
– Кенни этот, – сказала она, постучав по ноутбуку. – Мы знаем, где он живет?
– Знаем последний известный адрес.
Она провела рукой по своим длинным темным волосам.
– Пойду проветрюсь.
– Ладно.
Мы накинули куртки, вышли на крыльцо, осторожно прикрыли дверь. Энджи подняла крышку мангала, вытащила оттуда пачку сигарет и зажигалку. По ее словам, она выкуривала не больше пары сигарет в день, но иногда я замечал, что пачка значительно легче, чем ей следовало быть. Пока что ей удавалось держать свою пагубную привычку в тайне от Габби, но мы оба прекрасно понимали, что это только вопрос времени. И как бы мне ни хотелось, чтобы моя жена вела здоровый образ жизни, людей совсем без пороков я обычно на дух не выношу. Они путают эгоистичный инстинкт самосохранения с чувством морального превосходства над окружающими. Не говоря уже о том, что просто высасывают жизнь из окружающих одним своим присутствием. Энджи знает, что я был бы в восторге, если бы она бросила курить. И она сама была бы в восторге, если бы бросила. Но пока что она курит, а я не лезу не в свое дело.
– Если Беатрис не сошла с ума, – сказала она, – и Аманда и вправду опять пропала, то нам выпал второй шанс.
– Нет, – сказал я. – Никаких вторых шансов.
– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.
– Знаю. Ты собираешься сказать, что если мы каким‑то образом найдем Аманду, то в этот разсможем искупить ошибки прошлого.
Она печально улыбнулась и выдохнула облачко дыма.
– Значит, и вправду знал, что я хотела сказать.
Пробившись сквозь облако дыма, я чмокнул ее в ключицу:
– Я не верю в искупление.
– А я думала, что ты не веришь в окончательное завершение дел.
– И в него тоже не верю.
– Тогда напомни, во что ты вообще веришь?
– В тебя. В нее. Вот в это все, что у нас есть.
– Милый, тебе нужно найти баланс в жизни.
– Слушай, ты что, моим сэнсэем стала?
– Хаи.– Она отвесила мне поклон. – Я серьезно. Ты можешь сидеть дома мрачнее тучи и думать о том, что случилось с Пери Пайпер и как ты помог классическому козлу типа Брэндона Трескотта избежать ответственности за свои действия, а можешь сделать кое‑что хорошее.
– И это вот как раз такое «хорошее» дело?
– Именно. Или ты считаешь, что парню вроде Кенни Хендрикса можно ошиваться рядом с Амандой Маккриди?
– Нет, но это еще не повод, чтобы лезть в жизнь к чужим людям.