Конрад пришел тогда в бешенство, но, я думаю, отчасти испытал облегчение, когда вещица осталась у него, потому что это была великолепная работа. Такую и я бы выбрал.
Конрад сглотнул слюну, потом кивнул. Пламя лампы замигало, облизывая чашу, словно змеиное жало. Карлик сунул вещицу себе в мешок.
— Поздравляю с хорошим приобретением.
После ухода карлика другие долго не задержались. Дьякон и аптекарь вскоре откланялись. Конрад посидел несколько минут за столом, глядя в книгу, потом неохотно закрыл ее и запер в шкафу. Я ждал. Наконец он ушел, а я дождался, когда стихнет звук его шагов по наружной лестнице, затем наверху надо мной, по скрипучей доске у порога к спальне, потом кровати под его грузом. Я досчитал до ста, наконец выбрался из-за бочек, зажег лампу и отпер шкаф.
Книга была маленькая и видавшая виды, кромки переплета пообтрепались, страницы были захватаны. На книге была медная застежка, но в остальном ничто не подтверждало той цены, которую заплатил за нее Конрад. Я расстегнул застежку.
Книга была написана на латыни маленькими, наскоро начирканными буквами с множеством исправлений и примечаний, сделанных на полях коричневыми чернилами. Семь страниц были отданы под рисунки: змея, обвившая крест, сад, в котором росло разветвляющееся надвое дерево, король с гигантским мечом, наблюдающий, как его солдаты расчленяют детей. Меня пробрала дрожь при мысли о том, какие истории могут быть рассказаны в этой книге.
Я переворачивал страницы, и мне бросались в глаза отдельные фразы. «Я открыл „Книгу философов“ и из нее узнал хранимые ими тайны». Потом: «Когда я сделал проекцию в первый раз, я использовал меркурий,[8] которого взял полфунта или около того, и превратил его в чистое серебро, качеством лучше, чем добытое на руднике». И наконец: «В год спасения человечества 1382, в двадцать пятый день апреля, в присутствии моей жены я сделал проекцию красного камня на такое же количество меркурия, которое истинно преобразовалось в почти полфунта чудесного, мягкого, идеального золота».
Следующий день я провел как во сне, голова у меня кружилась от открывающихся возможностей. Я был девственником, обретающим любовницу, я не мог дождаться наступления ночи. Герхард поколотил меня за то, что я расплескал слишком много золота, выливая его из реторт, потом поколотил меня еще раз, когда неосторожным движением резца я оставил уродливую царапину на броши, над которой работал. Конрад был ничем не лучше. Его лицо за ночь постарело на десять лет. Он бродил по мастерской, как призрак, трогая ключ у себя на шее и проверяя шкаф по три раза в час.
В ту ночь Конрад лег спать поздно. Кафедральный колокол отбивал часы, и я вел им счет. Наконец я услышал скрип ступеней, приглушенные шаги по доскам пола в спальне, сонное бормотание его жены. Но я все ждал и ждал, пока самым громким звуком в доме не стало дыхание Петера на подушке рядом со мной.
Наконец я прокрался вниз по лестнице. К тому времени я уже мог пройти этот путь с закрытыми глазами. Я знал, что пятая и восьмая ступеньки скрипят слишком громко, умел без скрежета открывать засов, точно знал, какое усилие нужно приложить, чтобы без щелчка открыть замок шкафа. Я на ощупь забрался внутрь. Мои пальцы шарили на полке, ощущая знакомые очертания блюда, наконец они наткнулись на кожаный переплет.
За спиной у меня раздался какой-то звук, и я замер. Я прислушался к ночи, и тишина меня ничуть не успокоила. Возможно, это всего лишь угли остывали в жаровне или Конрад повернулся в своей кровати… но мне нужно было сосредоточиться. И еще мне требовался свет, а я не хотел, чтобы какой-нибудь усердный дозорный заглянул этой ночью в окно.
Я вернулся к себе на чердак. И, только дойдя до верхней ступени, понял, что оставил шкаф открытым.