Такая печальная служба. Все‑таки я ненавижу такие вещи. Давайте остановимся и выпьем где‑нибудь. Хотя нет, наверное, нельзя. Господи, нам ведь сегодня вообще никуда нельзя идти. Что же делать?
– Я поеду к тете Марте. Она ждет меня на Парк‑лейн, – сказала Вэл.
– Вот как. Что за досада, – заметила Джорджия. – Л что же нам делать? Алан?
– Да?
– Покатай меня на самолете.
– Сейчас?
– Да, только сначала переоденемся. Отвези меня в «Цезарев двор» и покатай на самолете. Я хочу улететь от всего этого, хотя бы ненадолго. Пожалуйста, Алан, мне так хочется.
– Ладно, – нерешительно произнес он. – Но там ужасно холодно, к тому же идет дождь.
– Ничего страшного. – Джорджия пожала плечами. – Мы разожжем огонь, будем сидеть рядом и болтать. Или нарядимся в какие‑нибудь старые одежки и пойдем в какой‑нибудь вшивый кабачок в Сохо, где нас никто не узнает. Ну как?
Вэл взглянула на Делла. Он тяжело смотрел на Джорджию. Невозможно было понять, о чем он думает. В его взгляде читался явный интерес, но что он о ней думал, оставалось тайной. Вэл моргнула и отвернулась.
– Приехали, – сказала она с облегчением. – Зайдете? Нет? Ну хорошо. Джорджия, увидимся. Алан, пока.
Ее маленькая рука, затянутая в перчатку, коснулась их рук, и она исчезла. Джорджия посмотрела ей вслед и грустно улыбнулась.
– Бедная милая Вэл, – тихо произнесла она. – Все‑таки она прелесть.
Делл ничего не ответил. Он пересел на освободившееся сиденье и взял Джорджию за руку.
– Сейчас я отвезу тебя домой, а потом уеду, – сказал он. – Позвоню завтра.
– Почему?
Она отодвинулась, уставившись на него широко распахнутыми глазами обиженного ребенка. Это был самый привлекательный ее образ, мягкий и ранимый. Он заколебался.
– Тебе не кажется, что это будет уместно? – спросил он наконец.
– Уместно?
Она искренне недоумевала. Делл натужно рассмеялся.
– В общем, до завтра, – сказал он.
Джорджия видела свое отражение в стекле, отделявшем их от черной спины шофера. Отражение ей льстило, и она вновь успокоилась. Она не понимала, что Делл испытывал вполне естественное отвращение от самой идеи сближения любви и смерти, и терялась в догадках.
– Сегодня вечером я хочу быть с тобой, Алан, – заговорила она, взяв его под руку. – Я сегодня не играю из‑за похорон, ты же знаешь. Сегодня первый раз, действительно первый раз, когда я чувствую себя свободной.
Ее невозможно было понять превратно. Она говорила искренне, страстно и бесконечно щедро.
Он молчал, и она ощутила, как напряглась его рука. Подняв взгляд, она застала его врасплох и вздрогнула – на его лице было написано омерзение.
– Хорошо, – произнесла Джорджия, высвобождая руку. Она улыбалась, но чувства ее были задеты. – Хорошо. Завтра у меня очень много дел. Позвони послезавтра.
Он вздохнул и закрыл лицо своими жесткими, мозолистыми руками.
– Ты меня совсем не понимаешь, да? – спросил он.
– Дорогой, я все прекрасно понимаю. – Голос Джорджии звучал скорее убедительно, чем искренне. Она пристально смотрела на него своими твидово‑серыми глазами, и он, почувствовав себя каким‑то научным препаратом, испытал отвращение, стыд и тоску.
Тем временем Вэл спокойно вошла к себе в контору. Рекс встретил ее в холле двумя вопросами относительно платьев, о которых она совсем позабыла, и Вэл, высвободив свои мысли из спасительного забытья, занялась ими. Рекс ничего не заметил, а когда она вошла в маленькую кованую беседку леди Папендейк, та подумала, что девушка прекрасно выглядит, и порадовалась ее появлению, поскольку незадолго до этого ей пришло письмо.