Старушка огляделась и улыбнулась — когда она поняла, что посетители, кто бы они ни были, пришли именно к ней, ее удивление сменилось самым настоящим восторгом.
— Иди, тут к вам пришли. Люди из полиции.
Улыбка не исчезла. Она стала шире.
— Эй, Иди, на что ты им можешь сгодиться? — спросил давешний сосед.
— Я? Не иначе, на что-то веселенькое!
— Миссис Чауни, я инспектор Берден, а это — детектив сержант Вайн. Можем ли мы немного поболтать с вами? Нам, видите ли, очень хочется узнать, где можно найти вашу дочь.
— А которую? У меня их шесть.
Как Берден позже признался Вексфорду, это заявление так его огорошило, что на мгновение он лишился дара речи. А Иди Чауни усугубила ситуацию, гордо объявив — всей аудитории, которая, очевидно, слышала это уже много раз, — что у нее есть еще пять сыновей.
Все живы, все благополучны, все живут на родине. Эта немыслимая для многих культур ситуация показалось Бердену отвратительной: ни один из одиннадцати детей не взял мать под свое крыло, не дал приюта в своем доме. Вместо этого они предпочли сложиться — вероятно, свою долю внес каждый — и поместить мать в этот несомненно дорогой приют-в-конце-пути для никому не нужных стариков.
Пока они шагали по коридору в комнату миссис Чауни, куда, вызвав новое озорное замечание старого шутника, предложила пройти худенькая служительница, Берден подумал, что один из десяти остальных детей Иди рассказал бы им больше. Но он оказался не прав: дошагав до комнаты без посторонней помощи, пригласив их войти и попутно жалуясь служительнице на недостаточное отопление, Иди произвела на них впечатление человека, владеющего сознанием и речью не хуже любого другого тридцатью годами моложе.
На вид ей было под восемьдесят. Маленькая бойкая старушка, щуплая, но широкобокая и слегка кривоногая — крепкое тело позволило ей родить много детей. Жидкие волосы Иди были окрашены в темно-каштановый цвет. И лишь похожие на древесные корни руки с шишковатыми суставами предавали ее и подсказывали, что, должно быть, это артрит приговорил ее к Кинбруку.
В комнате Иди Чауни, кроме стандартного набора мебели, были и ее личные вещи. Главным образом фотографии в рамках. Они теснились на подоконнике и на столах, на прикроватной тумбочке и на маленьком книжном шкафу — люди, запечатленные на фоне собственных домов с женами и мужьями, детьми и собаками, все в возрасте от сорока до пятидесяти пяти. Вероятнее всего, Джоан Гарленд тоже была среди них, но узнать ее детективы при всем желании не могли. Заметив, что Берден разглядывает фотографии, миссис Чауни сказала:
— У меня двадцать один внук и четыре правнука. Если повезет, и старшая у Морин не затянет с этим, тогда я в один прекрасный день обзаведусь праправнуком. А что вы хотите узнать о Джоан?
— Мы хотим знать, куда она уехала, миссис Чауни, — сказал Барри Вайн. — Адрес, куда она отправилась. Ее соседи ничего не знают.
— У Джоан никогда не было детей. Два брака, но без детей. В нашем роду бесплодия у женщин не бывало, так что это, должно быть, она сама не хотела рожать. Мы-то в наши дни не очень-то могли выбирать, но времена меняются. Джоан слишком эгоистична для этого, она не смогла бы терпеть шум и беспорядок. С детьми, как ни поверни, всегда беспорядок. Уж я-то знаю, у меня их одиннадцать. И не забудьте, Джоан была старшая из дочерей — так что она тоже это знает.
— Миссис Чауни, ваша дочь куда-то уехала. Не могли бы вы сказать нам, куда?
— Ее первый муж много работал, но без особого успеха. Джоан с ним развелась. Мне это не нравилось, я сказала ей: «Джоан, ты первая в нашем роду, кто проходит через бракоразводный процесс». Потом разводились Пам и Трев, но это уже позже, а первой тогда была Джоан. Как бы там ни было, своего богача она встретила.