Казалось, тепло больше успокаивало ее, чем питье.
— Я зашла в деревья. Мне нужно было в деревья.
Вексфорд не сразу понял, что она имеет в виду. В суде это до сих пор называют словами «по естественной надобности». Вердена это сообщение, казалось, озадачило. Ведь прошло всего десять минут, как Биб ушла из дому. Впрочем, конечно, ей могло и «приспичить». А может, она просто не осмеливалась пользоваться туалетом в Танкред-Хаусе.
— Вы слезли с велосипеда, — мягко сказал Вексфорд, — и углубились в лес. И тут вы увидели это?
Биб задрожала. Но инспектору нужно было довести дело до конца.
— Вы не поехали в Танкред, а вернулись домой?
— Испугалась, испугалась, испугалась. Испугалась я. — Биб указала пальцем на стену. — Я сказала ему.
— Понятно, — сказал Берден. — А не можете вы сказать нам… сказать нам, где…
Она все же не закричала. Она издала звук, похожий на какое-то нечленораздельное бормотание, и вся сотряслась. Чай выплеснулся, и Вексфорд мягко забрал кружку из ее рук. Он заговорил самым спокойным и ласковым тоном, каким только мог:
— Это неважно. Не беспокойтесь. Вы сказали мистеру Хогарту, где?
Она непонимающе посмотрела на них. Инспектору показалось, что ее зубы вот-вот начнут стучать.
— Соседу.
Она кивнула. Руки ее снова потянулись к кружке и стиснули ее. Вексфорд услышал, что подъехала машина, и дал Бердену знак впустить Барри Вайна и Анни Леннокс. Они доехали ровно за одиннадцать минут.
Оставив Биб на попечении своей команды, Вексфорд отправился в соседний дом.
Велосипед молодого американца стоял у стены. На дверях не было ни звонка, ни молотка, так что инспектор подребезжал крышкой почтового ящика. Хозяин долго не выходил, а когда все же открыл, то не выказал при виде Вексфорда ни малейшей радости. Внимание полиции явно выводило его из себя.
— Привет, — сказал он сухо и со смирением продолжил: — А. мы с вами встречались. Входите.
Приятный выговор. Университетский, подумал Вексфорд. Хотя не того безупречного звучания, как у эталонного представителя «Лиги плюща» Престона Литлбери. Юноша провел Вексфорда в грязную неприбранную комнату. Именно таким инспектор и представлял себе жилище молодого парня, предоставленного самому себе. В комнате было много книг — полки для них были сделаны из досок, положенных на кирпичи. Довольно приличный телевизор соседствовал со старой сломанной кушеткой. На раздвижном столе в ворохе книг и бумаг, грязных тарелок и чашек тонули пишущая машинка, непонятные металлические инструменты вроде тисков и ключей и стакан, до половины заполненный какой-то красной жидкостью. Единственный в комнате стул — виндзорский с ажурной спинкой — был завален газетами. Юный американец смел их на пол и снял висевшие на спинке грязную белую футболку и пару несвежих носков.
— Могу я узнать ваше полное имя?
— Пожалуй, — ответил Хогарт, но называться не спешил. — А могу я узнать, зачем? Понимаете, я ведь не имею к этому никакого отношения.
— Таков порядок, сэр. Ничего страшного, можете не тревожиться. Я записываю — ваше имя?
— О'кей, если у вас так положено. Джонатан Стил Хогарт. — После этого он заговорил раскованно и напористо: — Меня называют Танни. Это я придумал, и с тех пор все меня так зовут. Не всем же быть Джонами, правда? Я подумал — если Патриция может зваться Триша, то почему я не могу быть Танни?
— Вы гражданин Соединенных Штатов?
— Ага. Мне что, нужно связаться с консулом?
Вексфорд улыбнулся:
— Сомневаюсь, что в этом возникнет необходимость. А здесь вы давно?
— В Европе я с прошлого лета.