Сейчас зонтики уже вынули: осенние ветра были слишком холодными, чтобы кто‑нибудь захотел наслаждаться отдыхом на открытом воздухе дольше нескольких минут.
– Если она поднялась сюда фотографировать, могу ее понять, – заметила Делорм, оглядываясь вокруг. На севере цепочка огней шоссе вилась вокруг холма, уходя к аэропорту. Чуть восточнее виднелось темное плечо каменистого откоса, а на юге – огни города, шпиль собора и коммуникационная башня почтового ведомства. Из‑за башенок французской церкви выкатилась луна.
Маклеод показал на ничем не украшенную бетонную стенку высотой по грудь человеку: она окружала крышу.
– Через такую штуку не очень‑то перевалишь. Может, она перегнулась вниз, чтобы сделать фото. Надо бы посмотреть, что там она наснимала на свой аппарат.
– Фотоаппарат был в сумке, так что вряд ли она снимала, перед тем как упала.
– Все равно надо бы проверить.
Делорм указала в сторону луны:
– Вот откуда она свалилась.
– Может быть, сначала все проверите вы? – предложил доктор Клейборн. – А когда вы закончите, посмотрю я.
Делорм и Маклеод, осторожно выбирая, куда ступать, медленно двинулись к краю крыши. Маклеод негромко сказал ей:
– По‑моему, доктор на тебя запал.
– Маклеод, хватит.
– Я серьезно. Видела, как он краснеет?
– Маклеод…
Делорм приблизилась к стенке и, наклонив голову, стала изучать пол. Этот участок был хорошо освещен луной и лампами крыши. Перед самой стенкой она помедлила, заглянула за нее, потом не спеша прошла налево, направо, в конце концов оказавшись чуть позади того места, с которого начала осмотр.
– Не вижу никаких очевидных следов борьбы, – произнесла она. – Да и вообще никаких следов.
– Тут кое‑что есть. – Маклеод заметил листок бумаги, засунутый под цветочную кадку, и нагнулся, чтобы его поднять. Затем он принес его Делорм: линованная страничка, примерно четыре дюйма на шесть, вырванная из блокнота на пружинке.
Несколько фраз, написанных шариковой ручкой мелким, плотным почерком:
Дорогой Джон.
Когда ты будешь это читать, я уже совершу поступок, который ввергнет тебя в пучину боли. Моей вине нет прощенья. Не могу выразить, как она меня мучает. Верь, что я всегда тебя любила – а сейчас люблю в тысячу раз сильнее, чем когда‑либо, – и если бы у меня был иной выход…
Кэтрин
Когда Делорм спустилась вниз, она увидела, что в вестибюль входит Желаги вместе с убитой горем женщиной в черном: черная юбка, черный блейзер, черная шляпка, черный шарф.
– Сержант Делорм, – сказал Желаги, – это Элеанор Кэткарт. Она живет на девятом этаже, и она знает Кэтрин.
– Не могу поверить, что это произошло, – произнесла женщина. Она сняла шляпку и театральным жестом откинула черные волосы со лба. Все в ней было как‑то чересчур: темные брови, темная помада, кожа – белая, как фарфор, однако без намека на хрупкость. По тому, как она произносила некоторые слова, можно было догадаться о ее тесном знакомстве с Парижем. – Я впустила ее в дом, и она спрыгнула с крыши? Это слишком, слишком macabre.
– Откуда вы знаете Кэтрин Кардинал? – задала ей вопрос Делорм.
– Я преподаю в местном колледже. Театральное искусство. Кэтрин там же преподает фотографию. Mon Dieu, просто не верится. Я впустила ее всего часа два назад.
– Зачем вы ее впустили?
– О, я всегда просто обмирала от тех видов, которые открываются из моей квартиры. Она спросила, нельзя ли ей подняться и поснимать.