В свое время Джерри пил, не как алкоголик, но пил – еще подростком и когда ему было двадцать с небольшим. Но потом что‑то заставило его протрезветь, и с тех пор к спиртному он не притрагивался. Пять‑шесть лет обходил стороной «Международный» и другие бары. А пару лет назад по пятницам стал наведываться вечерком в заведение Блэйна, усаживался в уголке, примостившись на табурет своей тощей задницей. С его места был хороший обзор.
Однажды Блэйн поинтересовался у Джерри, как это ему удалось завязать – может, он к программе «двенадцать шагов к трезвости» подключился?
– Нет, «двенадцать шагов» у меня не пошли, – отвечал Джерри. – Не мог я выносить этих их встреч, когда каждый кается в собственном бессилии и молит Господа освободить его от этой порочной слабости. – Джерри не было еще и сорока, но в речи его то и дело проскальзывали старомодные и ныне не часто употребляемые слова, вроде «порочный», «неотвязный» или «братец». – Но стоило мне только понять, что надо не пить бросить, а бросить думать о выпивке, как дело пошло на лад.
– Бросить думать еще никому не удавалось, – заметил Блэйн. – Думать – это как дышать или покрываться потом. От человека не зависит.
Джерри тогда пустился в какие‑то туманные психологические дебри – дескать, мысли из головы, если они являются, конечно, не выбросить, но человек в состоянии их как‑то перенаправить. Или совершить обходной маневр и уклониться. Блэйн запомнил высказывание дословно, потому что Джерри был четырежды чемпионом Онтарио по кикбоксингу и, объясняя Блэйну про «маневр», сопроводил это легким движением из разряда, как догадался Блэйн, профессиональных.
Таким образом, Джерри Комманда освоил тактику «уклонения», в результате чего и стал посиживать теперь в пятницу вечером у края стойки со своей «диетической колой с лимоном». Блэйн полагал, что присутствие Комманды отчасти удерживает посетителей от злоупотребления алкоголем. Трудно совсем уж распоясаться, когда рядом у стойки сидит знаменитый на всю округу полицейский и как ни в чем не бывало пьет кока‑колу, читая журнал. Некоторые, едва увидев его фигуру, разворачивались на сто восемьдесят градусов и уходили.
Блэйн украдкой окинул свои владения взглядом опытного бармена. За столиком, что возле Африки, стало определенно шумнее – еще немного, и надо будет принимать меры. Слегка склонив набок голову, Блэйн прислушался, пытаясь различить угрожающие признаки – грубые выкрики или возмущенный ропот, за которыми неизбежно следует скрип отодвигаемого стула. Если не считать метателя бутылки, вечер казался тихим. За исключением этого метателя и еще девушки.
Блэйн вглядывался в дальний угол, что возле музыкального автомата. Там сияли рыжие блики. Копна рыжих кудряшек, которой она потряхивала, ходя взад‑вперед, с каждым поворотом головы отбрасывала рыжий отсвет. Девушка была в синих джинсах и в такой же куртке – джинсы хорошие, дорогие, а курточка укороченная до талии, – одежда очень приличная, но выглядит так, словно в ней спали. Зачем она присаживается к столикам? За последние полтора часа она уже третий стол сменила. За этим сидела компания – двое мужчин, почтовых служащих, и две женщины. Они что‑то праздновали, никак не желая прекратить веселье, и было ясно, что появление девушки в джинсах за их столиком женщинам показалось неуместным. Кавалеры их, напротив, не возражали.
– Три «синих», один «кримор», одну водку с тоником!
Блэйн выгреб изо льда четыре бутылки и поставил их на поднос Дарлы.
– Чем там эта рыженькая занимается, Дарла? Что она пьет?
– Да ничего, по‑моему. Те, что за последним столиком, угостили ее из своей кружки, так она даже и стакана не допила.