В этот момент болящий для пущей убедительности поднял над головой руку с нашими пожеланиями и зловеще помахал ими перед нашими носами.
– Но я усложню вам задание: вам необходимо прибыть в разные города, я сам их укажу, с определенным количеством стартовых денег и заработать себе на подарки. Но если вы не справитесь с заданием, то я (клянусь всеми святыми – в присутствии двух свидетелей, моего управляющего и нотариуса, что достопочтенно стоят по левую мою руку) все свое наследство завещаю голодным детям Африки.
Последние слова отец докрикивал, как очумевший старик, – я потерял дар речи, сестра плакала. Но его суровый голос снова повторил:
– Кто через год, начиная с этого дня, купит себе свои же подарки, тому достанется все мое наследство.
И как бы в подтверждение того, чего мы можем лишиться, стал перечислять наследство – двести шестьдесят миллионов рублей, шесть миллионов долларов и сорок миллионов юаней. Семь магазинов с месячной прибылью в пять миллионов рублей.
От этих безумно шальных цифр у меня закружилась голова. Везде все помутнело. Что-то орущее вырвалось из сердца и закричало.
– Что? – Его речь сбивала меня с ног. – Я же, папа, сынок ваш, кровиночка ваша, я же, папа, вас любил как никого! Папочка, – я упал на колени, я полз к постели, мои слова кричали, за что? В ногах путалась сестра, она тоже ползла, не говорила, просто плакала. Рыдала, я ее отталкивал от себя. Пристав с кровати, я пытался всмотреться в папино лицо, оно было непреклонно, я пытался пойти на последнее. Правой рукой показывая на сестру, я почти заорал:
– Этой все, мне, – я ударил в грудь рукой, – ничего! Да она спустила в Италии сорок тысяч евро в первые два дня в магазинах на тряпки.
Сестра пыталась что-то ответить, не смогла, стала задыхаться и грозно на меня посмотрела, дав мне понять, что после моих слов мы – кровные враги.
– Ты! – отец посмотрел грозно. – Мне тебе напомнить, что ты натворил?
Я умолк: к чему оправдания, когда я прекрасно знал, что отец на ветер слов никогда не бросал. Без слов мы поняли с сестрой, что нужно делать – упаковать чемоданы, купить билеты в вагон люкс (отголосок недавней роскоши) и ехать в разные концы. Так мы и сделали. Поезд с огромной скоростью нес меня в город N, где я ни разу не был, но только слышал, так как раньше там жила папина тетушка, которая то ли умерла от гангрены, то ли ее хватил сердечный приступ. Впрочем, это было неважно.
В этом противном вагоне, что уносил меня из рая, у меня аж прихватило в груди, нелепо: в таком молодом возрасте – и уже больное сердце, жизненные потрясения, я чувствовал, что старел. Казалось, на плече приземлился седой волос, потом еще один. Ой, мрак! Мне было плохо, меня знобило, чертова несправедливость, ну ладно сестра, эта громогласная змея, как она мне противна. Я пытался встать, ноги не слушались, я присел, может, заплакать? Да нет, я выиграю. После моих страданий я мог разглядеть соседа, это был молодой парень, лет около двадцати, с чугунным лицом без капли способности к эмоциям. Я смотрел на его белую кофту с капюшоном и глупой надписью на английском, что возвещала очередное, триста двадцать восьмое сборище скейтбордистов. И его телефон от американского производителя в новом золотом цвете. И его взгляд, погруженный в заграничную новинку. Казалось, его ничто не могло отвлечь. Даже когда я стал разговаривать с ним, он не произнес ни одного слова. Но его движение мускулами началось, когда я стал описывать свое положение и эту чертову игру; он даже оторвался от игрушки, когда я стал перечислять папины богатства и как я их распределю после его смерти и победы над сестрой.
Я считал мои деньги с гордостью и с привкусом несправедливости.
Ой, подсчет был хорош, аж семь магазинов – вырвалось у меня. И я, загнув пальцы, продемонстрировал семь, но сбивался, на второй руке надо показать три пальца или два, все-таки два, и я еще раз потыкал ему в лицо: семь – это пять миллионов, я для убедительности покачал головой, недурно для Живолоторойска, причем чистая, без всяких там тин-тин. Лицо моего собеседника приблизилось ко мне, рот открылся до огромных размеров, и казалось, что он меня вот-вот проглотит. Я решил подыграть, коль завидует, пусть пуще это делает, и, нагнувшись, промолвил:
– Если станет туго, один продадим, и я назначу управляющего Ивана, а что ему делать? Ходит с бумажками туда-сюда, ничего путного все равно не делает! Мне в месяц даже четыре…, – дальше я запнулся, не смог выговорить – шестисот миллионов, про себя проговаривая миллионов, – или, ай, да хватит. Да, недурно, яхта, BMW седьмая, плюс еще третья для выездов, Land Cruiser черный, а может и синий Range Rover, что, плохо, что ль? – спросил я незнакомца. – Дом можно трехэтажный. Плюс счета в банке, да папа недурно скопил на старость, вот она любовь, черт бы побрал их всех.
Потом я стал рассказывать свой план, как стану счастливым и доберусь до своего законного наследства.
Глаза моего молчаливого собеседника округлились от услышанного, он запнулся, стал кашлять. Его глаза голубого цвета бегали, наверно, думал, как нагреть руки, но уж нет. Я не такой наивный юнец. Я всматривался в его слегка приоткрытый рот, его кожа белела, безумная радость появлялась на его лице, наверно, он сходит с ума. Я продолжал, будто не замечая изменения своего собеседника.
– Для начала надо устроиться работать, – продолжал я, – по профессии, там можно скопить деньги, если ничего не есть, а можно занять, потом отдам, банки дадут кредит, через пять месяцев вот уже и BMW, да-да, интересно, что эта дура Алиса будет делать?
– Действительно, – в мой монолог включился, как казалось уже немой, сосед. – Денег много, есть куда развернуться. Ты откуда родом будешь?
– Я! – бездумно ответил я, – с Живолоторойска же, садился на станции.
– Да, да, – покивал он мне головой, его мозговая активность дошла до предела, так что он даже опрокинул голову. – Знаем такой городок, а ты Таню не помнишь Мешкову?
– Мешкову, Таню. – В голове мелькали мысли. – Да в городе живет триста человек, всех там не упомнишь.
– Да нет, Таньку все знают, а она живет на улице Ленина.
– Ленина, – я не понимал, потом, до меня не дошел этот вопрос, улица Ленина есть в каждом городе, что смеет себя называть городом, но я не мог припомнить у себя, где она. Нет, точно нет.
– Ну, рядом, вспомни, – он не отставал.
– Я не знаю, я живу на улице Энтузиастов, рядом вроде нет таких улиц.
– Энтузиастов, а, – он отклонился в сторону. – Леху, что живет в двадцать третьем доме, ты знаешь?
– Да не, – я возмущался.
– Да как нет, точно живет!
– Я в сорок восьмом живу и никаких Лех не знаю.
– Это то, что с красной крышей?
– Да, – я услышал что-то знакомое, – частный, с коваными воротами, трехэтажный.
– Все, я понял, проходил там, где твои папенька с маменькой.
– Да мама умерла!
– Точно, – он погрозил пальцем, – да кому теперь достанется такое богатство?
Он уже засобирался, встал, достал свой небольшой багаж, но его что-то притормозило.
– Папу твоего как кличут?
– Как-как, Альберт Олегович, – посмотрел я на него подозрительно: чего он все вынюхивает?
Я о чем-то хотел его расспросить, но он в ответ засобирался и прокричал мне, что ему пора, пока. И со всем своим багажом выскочил в тамбур. Я потом узнал у проводницы, что он высадился в глухой деревне, где у поездов перевалочный пункт, и растворился в надвигающей темноте.
Дальше история разворачивалась по интересному сценарию.
Глава 2
Мошенник Алексей
Если кто-то знал этого московского хулигана с Большой Каретной, его интеллигентские замашки и творческие способности, то у них всегда возникало всего два простых желания: перейти дорогу от него подальше или подойти и хорошенько его ударить, можно и с разворота. Да, он часто был обцелован дамами, оставшимися, правда, без украшений, но зато горестно страдавшими об утрате такого актера. Некоторые утверждали, что по нему плачет МХАТ. Некоторые дамы с пеной у рта доказывали, что он, весь обворожительный, знойный и всегда желанный, – нереализовавшаяся звезда московского театра, несостоявшийся кумир миллионов. Женщины защищали, приукрашивая своими накрашенными губами его биографию, – называли сыном какого-то олигарха или великого актера из Италии. Некоторые поговаривали, что его вырастил монах. Никто не мог сказать точно, кто он и откуда. Никто даже не помнил его фамилии. Но если немного погулять по Москве, а лучше добраться на транспорте в район Гольяново, то между жилых домов на Камчатской улице вы встретили бы всегда пьяного дворника. Его зовут дядя Ваня, он бы много рассказал вам историй про Лешку.