И, как я уже говорил, их беспокоила и до сих пор беспокоит «немарокканская» часть моей души. Но поспешность, с которой они отозвались на первое же мое слово, и молниеносное мое продвижение по служебной лестнице, отчего, например, я в первые же дни после вербовки был принят высшим командованием, объясняются тем, что я долгое время находился у них под наблюдением. Я обладал чем‑то крайне им нужным.
– Но что именно им нужно и почему они так тебя обхаживают, ты не знал?
– Нет. Я наивно считал, что игру веду я сам, – сказал Якоб и, постучав себя по груди, вдруг издал смешок. – Это как с невестой: думаешь, что женишься на робкой девственнице, а выясняется, что в смысле опыта она даст тебе сто очков вперед!
– Когда же ты все выяснил?
– По возвращении из Парижа. Тогда же.
– В июне?
– Они пристально изучали меня и допрашивали самым тщательным образом. Мы все думали, что это из‑за той истории со взрывчаткой. Но ничего подобного. Они желали удостовериться, что я чист и не имею нежелательных контактов.
– Так что спрашивали они у тебя, когда ты вернулся в Рабат?
– Ты готов услышать это, Хавьер?
– В каком это смысле?
– Узнав, ты становишься причастен. Отогнать это от себя, забыть ты уже не сможешь, – сказал Якоб. – Ты не просто будешь это знать, ты завладеешь ценностью – получишь в свое распоряжение людские жизни. Мою жизнь. Жизнь Абдуллы.
– Я прибыл сюда затем, чтобы ты не остался в одиночестве, – сказал Фалькон. – Какими бы наивными мы ни были, мы занимались этим вместе, и я не собираюсь покидать тебя сейчас. Поэтому расскажи мне все.
– Расскажи я это тебе, и ты окажешься со мной на моей галере, а это значит, что не сможешь поделиться ни с кем – ни со своими людьми, ни уж тем более с британцами или американцами.
– Чтобы принимать решение, надо сначала узнать суть дела.
– Никаких «а там посмотрим» здесь быть не может, Хавьер, – сказал Якоб. – Если то, что я тебе расскажу, покинет пределы этой комнаты, считай, я погиб. Тебе придется схоронить в себе то, что ты узнаешь. А они станут допытываться, всячески выспрашивать тебя.
– Ну давай уж, решайся! – сказал Фалькон.
Якоб пригладил волосы, приготовился.
– Маленькое предисловие, – сказал он. – Как тебе известно, первоначальной задачей МИБГ были не операции за рубежом, а изменение внутриполитического курса правительства Марокко.
– Они стремятся передать власть исламистам, подчинить всех и вся законам шариата, – сказал Фалькон.
– Именно. И ситуация в Марокко не менее сложна, чем ситуация в других восточных странах, окаймляющих юг Европы. Например, Турции. В них всюду идет ожесточенная борьба между религиозным и светским направлениями, борьба, в которой обе стороны прибегают к террористическим методам. Но Марокко все‑таки отличается тем, что в нем правит династия Алауитов, ведущая свой род от зятя пророка Мухаммеда. Король Мухаммед Пятый в пятидесятые годы поддерживал борьбу за независимость и был за это выслан из страны. Таким образом, этот монарх пользовался доверием как религиозных, так и политических деятелей, и потому после завоевания независимости парламент поддержал его. Умер он рано, и в тысяча девятьсот шестьдесят первом году власть перешла к его сыну Хасану Второму, человеку очень жесткому, ни в грош не ставившему принципы демократии. Ведущие партийные деятели были изгнаны из страны, возобладали террор, политический сыск, действовала разветвленная система доносительства, но власть, однако, придерживалась светских законов. В тысяча девятьсот девяносто девятом году, с воцарением Мухаммеда Шестого, произошла некоторая либерализация – заговорили о правах человека, избирательных правах для женщин, политическом плюрализме.