– Это старший инспектор Хавьер Фалькон, – сказал он.
– Зачем вы здесь? – раздраженно бросила она. – Я ухожу!
– Мы могли бы и на улице переговорить. Если вы не возражаете.
Она открыла дверь, и он поднялся к ней на этаж. Впуская его, Мариса одновременно защелкнула мобильник с таким видом, словно приход Фалькона заставил ее просить кавалера явиться попозже, чтобы не встретиться с полицией.
– Вы не на праздник собрались? – спросил Фалькон, заметивший и ее нарядное платье бирюзового цвета, и распущенные по плечам медно‑рыжие волосы, и золотые серьги, и переизбыток золотых и серебряных браслетов, и запах дорогих духов.
– На вернисаж и последующий банкет.
Она прикрыла за ним дверь. В движениях ее рук ощущалась какая‑то принужденность. Браслеты сердито позвякивали. Сесть она его не пригласила.
– По‑моему, днем мы достаточно поговорили, – сказала она. – Вы отняли у меня целый час рабочего времени, а сейчас еще покушаетесь на мой отдых.
– Мне днем звонил один ваш друг.
– Мой друг?
– И порекомендовал мне не совать нос в то, что меня не касается.
Ее губы чуть приоткрылись, но из них не вырвалось ни звука.
– И было это вскоре после нашего разговора, – сказал Фалькон, – когда я ехал в Мадрид на встречу еще с одним вашим другом.
– В Мадриде у меня нет друзей.
– Ну а старший инспектор Луис Зоррита?
– Вы что‑то путаете, – сказала Мариса, слегка приободрившись. – Он мне никакой не друг.
– Но его, как и меня, чрезвычайно интересует произошедшая с вами история, – сказал Фалькон, – и он разрешил мне копаться в ней столько, сколько мне заблагорассудится.
– Да что такое вы говорите! – Лицо Марисы вспыхнуло яростью. – Какая история? Что вы имеете в виду?
– У всех у нас есть свои истории, – сказал Фалькон. – И все мы толкуем их так или иначе применительно к обстоятельствам, выдвигая те или иные версии. С помощью одной версии вашей истории Эстебан Кальдерон был упрятан за решетку. Теперь же мы собираемся выяснить истинный ход событий, и нас интересует, какую роль в них сыграли вы.
Броня ее красоты, ее гибкой, упрятанной в бирюзовый чехол сексуальности оказалась пробитой. Он почувствовал ее волнение, вспыхнувшее в ней беспокойство. В глубине больших карих глаз появилось выражение неуверенности. Всё – дело сделано. Пора уходить.
– Передайте вашим друзьям, – сказал Фалькон и, пристально взглянув на нее, направился к двери, – что я буду ждать их следующего звонка.
– Каким друзьям? – бросила она ему вслед. – Нет у меня никаких друзей!
Уходя, он оглянулся на нее, одиноко стоявшую посреди комнаты. Последним ее словам он поверил и, неизвестно почему, ощутил невольную жалость.
Уже в машине он почувствовал потребность не спешить и посмотреть, не придет ли кто за ней, чтобы сопроводить на праздник.
Он увидел ее на балконе под крышей. Прижимая к уху мобильник, она глядела на него. Заставлять ждать Консуэло он не хотел. Он быстро тронулся, после чего заехал домой, наскоро принял душ, смывая с себя полицейские заботы. Потом он переоделся и уже через десять минут направлялся к площади Сан‑Лоренсо. Выйдя из такси на площади, он очутился в толпе гуляющих – люди медленно, наслаждаясь теплым вечером, фланировали в тени высоких деревьев перед внушительным кирпичным фасадом церкви Иисуса Всесильного. В кармане Фалькона завибрировал его служебный мобильник. Ответил он машинально, доверившись судьбе.
– Слушай, – сказал тот же голос.