За тонкой стеной соседка орёт раненым зверем, муж пытается её успокоить, звонит куда-то, кричит, но в голосе не отчаяние, а злость. Ночью не заснуть. И я начинаю писать. И лето снова пышет зелёными красками, пахнет ароматом костра.
Костры мы жгли в заброшенном коровнике, кособоком бетонном здании с выбитыми окнами, со всех сторон окруженном высоким сором. Саня попробовал картошку и сплюнул в золу.
– Сырая ещё, зараза. Ни хрена не получается.
Я пожал плечами и поковырял прутом угли.
– Скучно, – Варя зевнула и потянулась. – Ром, пойдем домой. Бабка заругает.
– Цыц, – ответил я.
Саня достал из кармана папиросу, подпалил, затянулся и выпустил горький густой дым, который медленно смешался с дымом от костра.
Пламя тихонько трещало, отбрасывая высокие тени. Варя сложила пальчики и на стене появилась морда огромного пса.
– Скучные вы, – Варя снова зевнула. – По грибы завтра пойдем? Там их куча целая.
Саня кивнул и улыбнулся. Моя сестра ему нравилась, тут и гением не надо быть. Верка сявила, что видела, как Саня и Варька целовались. А мне что?
– Бабка говорит, грибной год – плохо, – вспомнил я.
– А почему? – удивился Саня.
– Чёрт её разберёт.
Варя пихнула меня локтём в бок.
– Пойдем домой, ну. Бабка орать будет. А завтра по грибы. Всё равно картоха у вас противная получается.
Я встал, отряхнул штаны, собрал в корзину не пострадавшую от наших рук картошку.
– Пойдем, нытик.
Саня затоптал костер, и мы медленно направились к дому. От летней духоты не осталось и следа, небо переливалось звездами, сестра шла, задрав голову.
– В городе такого не будет, а? – спросил Саня и невзначай приобнял Варю за плечи.
– Неа.
Я закатил глаза и ускорил шаг. Узкая тропинка вела сквозь поле, вдалеке сияли окна домов. Ветер трепал волосы и гладил лицо, а с неба подмигивали бриллианты звёзд. И действительно красиво.
Об этом тихом вечере я вспоминаю с особенной тоской. Больше таких вечеров в моей жизни не было.
Утром меня разбудила Варя, уже одетая в белое платье. Она нависала надо мной, уперев руки в бока и поджав губы, из окна на лицо падал луч солнца, и она хитро жмурилась.
– По грибы, – приказала сестра.
Я со вздохом зарылся в пододеяльник, но Варя, когда хотела, умела быть очень убедительной, после пяти минут нытья, я понял, что покоя не будет и встал.
Во дворе уже ждал Саня в голубом чепчике, держал в руках корзину и лыбился во все тридцать два зуба. Варя взяла у бабки ведёрко, повязала на голову ярко-красную косынку, спрыгнула с крыльца и побежала в сторону леса. Белоснежное пятнышко среди жёлтого поля. Саня втопил за ней. Я лишь покачал головой. Солнце душило, обжигало, от него не спасала даже футболка, которую я стянул и повязал на голову, по спине бежал пот, а мозги варились внутри черепной коробки.
Друзей я нагнал уже на тропинке в лес. Варя сидела на корточках и внимательно изучала землю. Вскочила, завизжала и продемонстрировала нам с Саней гриб.
– Это мухомор, дура, – сказал я.
Варя надула губы.
– Не ври.
– Я и не вру, – но усмешки сдержать не смог.
– Харе тебе, Ром, – вступился за благоверную Саня. Я только махнул рукой.
В лесу было прохладнее, пахло травой и чем-то едва уловимым, но тяжелым, неприятным. В городе во дворе как-то сдохла кошка и на солнце пролежала неделю, пацаны её палкой переворачивали, вот похожая вонь стояла в лесу, но менее сильная.
Тропинка уводила нас всё дальше и дальше. Потеряться мы не боялись. Лес – он только так назывался, на деле рощица, дай бог. Сочная, зеленая листва тихо шелестела, едва слышно щебетали птицы, Варя кричала от радости каждый раз, когда находила новый гриб, а Саня хвалил её и гладил по голове. Зачем только меня тянули?
– Сань, дай папиросу, – попросил я. Курить мне не нравилось, курил реже, чем Саня, но иногда всё-таки мог побаловаться.
Он кивнул и протянул папиросу со спичками. Я закурил. Горло дерануло наждачкой, голова слегка закружилась, а во рту появился привкус травы.
Толстые осины расступились, открывая большую поляну.
– О, сейчас поживимся! – закричала Варя, бросилась вперед и замерла.
С противоположной стороны, в деревьях стояла девочка и дрожала, точно от холода, увидела нас и вышла на поляну.
– Варя, быстро сюда! – крикнул я.
Сестра мигом очутилась возле меня.
На девочке были широкие штаны и грязная блузка, вся в подпалинах и рваных дырах.
– Сань, беги бабку зови.
– Не надо, – голос девочки звучал хрипло, и устало, голос не ребенка, а древней старухи.
И Саня замер.
Незнакомка улыбнулась. Немытые космы падали ей на плечи, в волосы что-то вплетено, я пригляделся и вздрогнул. Колючая проволока. Глаза закрывала плотная, серая повязка, из-под которой на щеки струилось что-то темное, смахивающее на мазут. Я понимал, что нужно бежать, но ноги точно вросли в землю, не мог сделать и шага, только тяжело дышал. Папироса потухла, и я выплюнул её на землю.
– Ты кто? – спросила Варя.
– Гостья, – девочка подошла ближе. – Я прихожу, когда меня зовут, но устала.
– Мы тебя не звали, – я не узнал собственный голос, он вдруг стал дрожащим, жалким, чужим.
Она звонко рассмеялась, и страх немного отступил, смех совершенно обычный.
– Не вы, глупые. А те, кто выше вас. Гиганты, так они о себе думают, наверное, хотя, спроси меня, самые настоящие карлики. Вы меня не звали, но я здесь.
Птицы больше не пели, вонь немного усилилась, ветер исчез. Мы словно попали внутрь куска янтаря. Я отстранился, одновременно прикрывая собой Варю. Ходить можно, значит, только тяжело, как с пудовой гирей на ноге.
– Мне жаль, но так надо, – девочка оглядела нас, и я не сомневался, она видит сквозь повязку. Мазутная слеза сползла по щеке на подбородок, повисела немного и упала. – Моё время вышло. Я устала. Пусть приходит кто-то другой. Например, ты.
Грязная ручка вспорхнула, палец указал на Варю.
– Я…я…не надо.
Девочка пожала плечами и подошла ближе. Теперь вонь стала невыносимой, глаза заслезились, к горлу подкатил комок и я почувствовал себя дохлой кошкой, которую переворачивают палкой.
– Мальчишки не подойдут. Это наша доля.
– Я не хочу, – Варя плакала, точно понимала, о чем говорит эта странная девочка. – Я домой хочу. Не надо, пожалуйста. Найди другую. А я домой хочу.
– Жаль. Жаль, что ваш дом скоро обратится в прах твоею рукою. Жаль, что твой возлюбленный умрёт от руки, которую поведёшь ты. Жаль.
Девочка подошла ближе.
Я сжал кулаки, собрал все силы, развернулся и подхватил Варю, она была тяжёлой и какой-то деревянной. Побежал. Ноги вязли в земле. Каждый шаг я отвоевывал с трудом, но этого было мало. Сзади, тяжело дыша, топал Саня, вскрикнул, упал. Я не оглянулся. Ещё немного. Вот тропа. Левую ногу что-то опутало. Падая, я ухватился за дерево, сам устоял, а вот Варю уронил.
В загорелую кожу впивались белые нити, похожие на тонких червей. Держали крепко. Я заорал, орал до хрипа.
Варя вскочила и попыталась бежать. Нет. Не вышло. Незнакома тронула её за плечо и Варя замерла. Тонкие ноги дрожали, по лицу текли слезы, косынка слезла на бок.
– Не надо! Пожалуйста, пожалуйста, я домой хочу.
– Я тоже, – сказала девочка, сняла с Вариной головы косынку и повязала моей сестре на глаза. – Ты поймешь. Ты когда-нибудь тоже сможешь уйти.
Варя тихонько стонала, прикусив нижнюю губу. Девочка взяла мою сестру за руку и повела прочь.
– Почему я? – последние слова, которые я слышал от сестры.
– Почему мы все? – отвечала девочка, – просто не повезло.
Путы немного ослабли, я с силой дёрнул ногу, вырвал комок земли и помчался за удаляющимися фигурками. Выскочил на поляну. Варю и незнакомку окутывали белые нитки, грубо врезались в кожу, сестра протянула руку, в глазах читалась не мольба, нет, а что-то дикое, первобытное. Самый настоящий ужас. Я встал и смотрел, как из земли росли всё новые и новые нити. Земля дрожала, из-под неё раздавался глубокий басистый гул, что-то скрывалось там под травой и слоем грунта, я ощущал вибрацию, я чувствовал это. Мимо меня промчался Саня.