– Здра-асте, а дежурные на что? – весьма искренне удивился стрелок.
– Как твоя фамилия, отрок? – совсем тихо и совсем ласково спросил Виктор и заиграл желваками.
– Ну, Минаев.
– Так ты слышал, Нуминаев, что я сказал? – шомпол стал чаще чем раньше постукивать о ладонь. – Дай-ка сюда трубку.
– Какую еще трубку? это же ручка, писать-то мне чем?
– Так ты понял насчет уборки?
– Мы что, одни плевали?
– Так ты понял или нет?!
– Да понял, понял, будет сделано… разбег и падение.
Едва же Истомин повернулся к нему спиной, как раздался общий смех. Резко обернулся, Минаев сидел потупясь, совсем фальшиво изображая равнодушие ко всем окружающим. Виктор снова отвернулся, снова смех. Прошел в конец кабинета. Тишина. Но не та тишина, что объясняется повышенным вниманием к уроку и которой он так безуспешно добивается, а тишина настороженная и напряженная. По лицам учеников это легко читалось, все они еле сдерживали улыбки.
Вот уж чего все они всегда ждали с искренним интересом так это развлечения, хохмочки, розыгрыша. И вот сейчас он, военрук, усилиями этого сопатого, им чем-то смешон, главный герой спектакля, всегда желанного и всегда с гарантированным успехом. Минаев как-то удачно сумел подать его так, что не осталось ни единого равнодушного.
Все, с какой-то даже веселой обреченностью отметил Виктор собственное состояние, завелся, начинаю идти вразнос, убежать бы надо, отступить, сорвусь ведь. В глазах потемнело, угарная волна бешенства вступила в голову, распространяясь откуда-то с области солнечного сплетения. И он не убежал, не отступил, принял навязанную дешевенькую игру.
Внешне спокойно и расслабленно, а внутри все поджалось во взрывной точечный сгусток, с рассеянным, казалось бы, даже сонным взглядом, а боковое зрение фиксировало все, даже полет одинокой, оклемавшейся в тепле мухи, он тихо шел вдоль столов. Стекла стендов на стене против окон отображали кабинет, силуэты мальчишек, их головы и плечи. Виктор поровнялся с Минаевым, шаг, еще шаг, еще, сам же, не поворачивая головы, доотказа скосил глаза на стекла. Еще шаг. Вот оно! Минаев привстал и отмерил ему вслед полруки. Дружный смех. Виктор медленно, очень медленно повернулся и криво улыбнулся. В глазах потемнело настолько, что все окружающее померкло, стушевались все детали, выделилось только светлое пятно ухмыляющегося лица.
– Надо понимать, дружок… ну-у, этим жестом ты выразил восхищение моему заданию? А ну-ка пшел отсюда, щенок засраный!
– Мне и здесь тепло… – начал было тот, но рывок за шиворот сдернул его на пол. – Ты чего-о?! – вскочил он, но тут же был повернут и получил серию из сильных тычков в спину, шею и залипающего щелчка шомполом по заднице. Прогнувшись в пояснице от этого ожога, он пошел в отрыв, так как военрук сближался и явно намеревался серию повторить.
Перед самыми дверями он все же был настигнут, снова получил толчок, настолько от души, что дверь отворил в полете. Доотказа распахнувшись, она ударила по стене, отчего упал и разбился стенд «Ордена и медали СССР», висевший рядом. На шум из других кабинетов выглянули преподаватели, поулыбались сочувственно и понимающе.
Виктор же не знал, куда приткнуть ходуном ходившие руки, лицо пылало, губы плясали так, что не мог внятно выговорить и слова. Оставив мысль рассказать еще что-нибудь о современном бое, он сел заполнить журнал. Бесполезно, писать тоже не мог.
Класс притих, каждый из учеников украдкой настороженно поглядывал на него и он, чувствуя это внимание, терялся еще больше. Псих! шизик! придурок! мысленно костерил он себя, старался сосредоточиться именно на этом самоунижении, изощрялся в ругательствах. Да пусть они хоть на головах ходят, тебе-то что за переживания! Поморщился, так как в голову, в левую сторону черепа вошла тупая игла боли.
В дверь постучали и втерся Минаев, объяснил, что, мол, в коридоре одному непереносимо скучно. Разбитое стекло, разумеется, убирать не собирался – он-то здесь при чем. Класс снова ожививился, повеселел.
– Уйди, – процедил Виктор, – уйди от греха.
Настроение у Минаева, судя по всему, после насилия ничуть не ухудшилось, кошачьи глаза лучились смешливым превосходством. Просьбу военрука пропустил меж ушей, не вышел.
Виктор вскочил и едва не бегом направился к нему. Ученик проявил завидную выдержку, выскочил не сразу, подождал, пока не осталось метра три, и захлопнул дверь перед самым его носом, даже немного подержал ее, убежав лишь тогда, когда не достало силенок удерживать.
Минут через пять раздался вежливый стук в дверь. Виктор похолодел – директор, выдаст сейчас витаминов за сорванный урок. Открыл дверь – никого. Спустя минуты три снова стук, и опять никого, даже шагов в коридоре не было слышно. После третьего стука, недоуменно озирая коридор, он неожиданно все понял. Метрах в десяти от двери из стены выступала колонна. Сдерживая дыхание, на цыпочках, подкрался и резко скакнул вперед.
Так оно и есть, предельно вжавшись в стену, держа в руках снятые туфли, за колонной стоял Минаев и счастливо улыбался. Но какая святая наивность повторять одну и ту же шутку трижды! Улыбка еще не успела спорхнуть с его губ, как градом посыпались удары. Надо отдать парнишке должное – он даже не пикнул, а может онемел от испуга на перекошенное лицо военрука с бешеными глазами. Он даже не оборонялся поначалу, покорно принимая удары и удары довольно чувствительные.
Но наконец сработал инстинкт самосохранения, и, отбросив туфли, он выскочил из опасной зоны. А военрук уже совершенно утратил контроль над собой, метнулся следом, колотил спину, поддал в зад коленом так, что парень лишь чудом устоял на ступеньках лестницы… Опомнился лишь тогда, когда почувствовал, что кисти стиснуты чьей-то мертвой хваткой. Не сразу разглядел, узнал Таранова, смуглолицего крепыша-правофлангового.
– Ничего!..Ничего!.. – Виктор высвободился и прохрипел Минаеву вслед. – Щщенок… козел! играться он вздумал!.. – Обернулся и ужаснулся, вся группа в коридоре. Моментально набрякли нестерпимым жаром уши, захотелось сгинуть, спрятаться, провалиться сквозь землю и больше никогда-никогда в этих местах не появляться. Кое-как дождался спасительного звонка и сразу убежал в тир, благо шестого урока не было.
В тире Истомин помаленьку успокоился. Помогли тишина и уединение да холод, тир не отапливался, стены в один шлакоблок, даже щели толком не промазаны. Присел на корточки перед «Восходом», который, пользуясь случаем, определил сюда, хватит ему по чужим дворам обитаться. Мустанг ты мой мустанг, погладил он сиденье, дружочек верный. Знал бы ты, какую фирму я сыскал, не приведи боже, припадочным в два счета стать можно. Не-ет, так дальше не пойдет, не ту я песенку затянул, не свою. К чему эта борьба, даже война за идеальный порядок, настрополил меня Майский на мою же шею. Тактика у всех должна быть своя.
Он достал отвертку и стал очищать мотоцикл от давней засохшей грязи. Улыбнулся, глянув на подножку, выгнутую вверх, вполовину ободранную от резины. След одного из первых падений, тогда еще в управлении сельского хозяйства работал, инспектором технадзора. Подрабатывал разъездным фотографом, едучи на одну из свадеб и упал, попал на повороте под колесо кусочек жирной полевой грязи. Едва-едва не угодил тогда под колеса встречного автобуса, в полуметре друг от друга остановились, вставал так, опираясь на его бампер. Виктор поежился, припоминая детали.
Смятое же колено выхлопной трубы напомнило о другом падении, тогда он уже механиком в совхозе работал, комбайны сопровождал в ночной переброске с поля на поле, ну и не заметил пенек. Полет шмеля, усмехнулся он, метров десять летел-кувыркался. А этот штырек отломленного фонарика поворотов памятка последнего кувырка – резко тормознул перед рытвиной и колодки заклинило, мотоцикл повело юзом, развернуло и ударило о придорожный столбик, сам он скатился кубарем по насыпи. Когда очнулся, обнаружил на голове расколотый шлем и, самое смешное, на брюках не достало одной штанины, видно, какой-то штырек, проходя у тела, удачно зацепился.