Внезапно вспомнив причины, по которым она ненавидела психотерапевтов, Реджи постаралась не закатывать глаза. Неужели эта женщина считает ее идиоткой?
– Можно говорить «Реджи», да, я хорошо понимаю, что ей пришлось вынести. Теперь мы можем пойти к ней?
Кабинет казался тесным и лишенным воздуха. Раскидистые хлорофитумы как будто вырастали у нее на глазах.
– Я просто хотела, чтобы вы были готовы. Она не та женщина, которую вы помните.
Поганое откровение. Когда Реджи последний раз видела мать, та была на двадцать пять лет моложе и имела две руки.
– Мне это известно.
– Она может не узнать вас.
– Когда мы последний раз виделись, мне было тринадцать лет. Я и не ожидаю, что она узнает меня. – Реджи подвинулась на стуле и подняла руку, чтобы потрогать рубец вокруг левого искусственного уха, но вовремя остановилась. Она не хотела новых сочувственных взглядов от этой женщины.
– Не знаю, как много рассказала ваша тетя, но ваша мать сильно возбуждена и находится в сумеречном состоянии сознания. У нее есть признаки параноидного синдрома и галлюцинаций. Это состояние может иметь несколько причин: глубинные психиатрические проблемы, долгое злоупотребление алкоголем и ее нынешняя болезнь.
А как насчет того, что она находилась в плену у проклятого серийного убийцы? Разве это не сделает кого угодно немного безумным? Реджи закусила губу, чтобы удержаться от этих вопросов. Она представила, как Кэройлайн Уилер делает пометку, что чрезмерная возбудимость – это их семейная черта. Вместо этого Реджи понимающе кивнула. Ей хотелось покончить с пустопорожними разговорами и встретиться со своей матерью, в каком бы состоянии та ни находилась.
– Мы держим ее на некоторых препаратах, позволяющих ей быть более… спокойной, и я уверена, что доктор Рашана готов все с вами обсудить. Мне известно, что он разговаривал по телефону с вашей тетей и договорился о симптоматической терапии на дому. Как мы объяснили, ваша мать нуждается в круглосуточном уходе.
Глубинные психиатрические проблемы. Симптоматическая терапия.
Слова прыгали в голове Реджи, как шарики для игры в пинбол, отскакивая от звоночков и гудков, от которых у нее разболелась голова и заныла челюсть.
– Ничего нельзя поделать? – спросила Реджи, негодуя на жалобные детские нотки в своем голосе. Она откашлялась и продолжала своим лучшим профессиональным тоном, четко выговаривая каждое слово: – Я имею в виду лечение ракового заболевания.
– Это большой вопрос для доктора Рашаны. Но, насколько я понимаю, болезнь зашла слишком далеко, и остается лишь, по возможности, обеспечивать ей комфорт… и безопасность.
«Поздновато для этого», – подумала Реджи, но снова закусила губу, на этот раз так сильно, что ощутила вкус крови.
27 мая 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут
– Просыпайся, непоседа.
– Мама?
– Может быть. А может быть, кто-то еще. Может, это старина Дьявол пришел за тобой.
Реджи чуяла запах джина, сигарет и духов «Табу». Мать заползла под одеяло и свернулась вокруг тела спящей дочери, словно змея в поисках тепла. Вера крепко прижала Реджи к себе, выдавив воздух из ее легких.
– Очень смешно. – Реджи открыла глаза.
– Не поворачивайся, а то заметишь мои рога. Чувствуешь, как они тычут в тебя? – Она ткнула острым ногтем в спину Реджи.
– Ой! Прекрати!
Вера хрипло рассмеялась.
– Ты знаешь, что хмуришься во сне? – проворковала она и прижалась губами к щеке Реджи. Волосы матери свесились вниз и защекотали шею девочки. – Давай, просыпайся, а то я пущу в ход свое раздвоенное копыто.
– Сколько времени? – простонала Реджи и покосилась на красные цифры электронных часов: 02.15. Иногда репетиции затягивались допоздна, а потом Вера отправлялась выпить с актерами и работниками сцены. Зачастую она ночевала на диване или в мансарде у Кролика.
Реджи потрогала шрамы и металлические выпуклости сбоку от них. Она сняла ухо и положила его в ящик прикроватного столика, потому что не могла спать с ним. Два титановых штырька напоминали ей контакты батарейки, как будто она была роботом, которого нужно подключать к сети и подзаряжать.
– У меня есть секрет, – сказала Вера, ласково поглаживая дочь по лбу. – Хочешь узнать?
Голос Веры был бодрым и оживленным, как после утренней прогулки.
– М-мм, – промычала Реджи, которой с трудом удавалось держать глаза открытыми. Может быть, зарядка кончилась? – Усталый робот, – пробормотала она.
– Я кое с кем познакомилась. С особенным человеком. Думаю, он может стать тем самым человеком. – Вера произнесла эти слова взволнованным шепотом, как произносила имена знаменитостей.
– Здорово, мам, – сказала Реджи и снова закрыла глаза. Она начала проваливаться в сон и слышала лишь немногие слова, произнесенные матерью: «Важно… два дома… самый чистый автомобиль, который ты только видела…»
– А как же Кролик? – спросила Реджи, стараясь не заснуть окончательно и улавливать, о чем говорит мать. Голос Веры звучал так радостно и взволнованно, что Реджи хотелось разделить ее радость.
– Он больше не при делах, – ответила Вера.
Реджи сомневалась в этом. Кролик всегда оставался «при делах», даже если временно отступал на второй план. Вера встречалась со многими другими мужчинами, но Реджи почти ничего не знала о них. Был Сол, профессиональный фотограф, который со временем мог стать ее обратным билетом в мир рекламы и фотомоделей. Был мужчина по имени Джимми, работавший в ресторане, и еще молодой красавец в автофургоне «фольксваген», который останавливался на подъездной дорожке и дважды сигналил, оповещая о своем прибытии. Реджи не знала его настоящего имени, но называла его «мистер Голливуд», поскольку Вера говорила, что он играл эпизодические роли в нескольких блокбастерах. Она обещала Реджи, что как-нибудь возьмет напрокат видеокассеты и они вместе посмотрят эти фильмы.
– Это новый человек, – сказала Вера.
– М-мм. – Реджи снова клонило в сон.
– Он все изменит, – продолжала мать. – Я чувствую это.
Реджи снились механизмы. Шестерни, колеса и батареи. Они лязгали, бухали и пахли смазкой и электрическими разрядами.
Когда она проснулась, было больше десяти утра.
– Вот черт, – пробормотала она, когда поняла, что уже опоздала на встречу с Чарли и Тарой в центре города.
Мать ушла. Единственным, что осталось, был след от ее губной помады на подушке.
Реджи села, прикрепила искусственное ухо и открыла шкаф. Одежда, купленная для нее матерью, была сдвинута на одну сторону: платья и юбки, модные джинсы, обтягивающие брюки из нейлона, блузки со слишком низким вырезом. Реджи никогда не хватало смелости сказать матери «нет», когда они отправлялись за покупками, и Вера отбирала один наряд за другим со словами: «Вот это будет очень мило».
Может быть, и так, но для другой девочки, а не для Реджи.
Она оставила всю эту одежду без внимания и обратилась к старым, проверенным вещам: джинсам «Левис» и футболке, которую купила для нее Лорен.
Реджи быстро оделась, проверила перед зеркалом свою новую прическу и ухо и направилась на кухню. Лорен была там и тонким слоем намазывала масло на ломтик пшеничного тоста. Каждое утро ее завтрак был одинаковым: разбавленный чай и почти сухой тост.
– Мама встала? – спросила Реджи.
Лорен покачала головой и поджала губы.
– Я слышала, как она пришла вчера ночью, – сказала она.
Реджи открыла холодильник, взяла апельсиновый сок и налила себе в стакан.
– Тебе пора научиться запирать дверь на ночь, – продолжала Лорен.
– А? – Реджи закрыла дверцу холодильника и повернулась к тете. Сколько Реджи себя помнила, волосы Лорен были седыми, и она носила их зачесанными в тугой узел на затылке. У нее были заостренные, птичьи черты лица, дымчато-голубые глаза и тонкие губы, которые всегда выглядели облезшими или обкусанными. Она работала в секретариате начальной школы Брайтон-Фоллс – печатала докладные записки, составляла и вела списки прогульщиков. Летом она работала лишь по два дня в неделю. Сегодня она была одета в обычный домашний наряд: мешковатые штаны, рубашку, поношенный и покрытый пятнами рыбацкий жилет и шляпу, которая принадлежала ее отцу и была слишком велика ей, отчего Лорен казалось странно юной для сорокалетней женщины.