Инспектор удивился, а вы… вы — нет.
— Мне даже и не снилось, что она может оказаться воришкой, — запротестовал я.
— Вполне возможно. Но я наблюдал за вашим лицом, и вы восприняли это не так, как инспектор Рэглан, с потрясением и недоверием.
С минуту или две я размышлял.
— Может быть, вы и правы, — сказал я наконец. — Я все время чувствовал, что Флора что-то скрывает, так что правду, когда она обнаружилась, я ожидал уже подсознательно. Она действительно очень огорчила Рэглана. Бедняга.
— А! Pour ca, oui[38]! Бедняга должен пересмотреть все свои теории. Но благодаря состоянию его умственного хаоса мне удалось убедить его сделать мне небольшую уступку.
— Какую же?
Пуаро вытащил из кармана лист писчей бумаги. На нем было что-то написано. Он прочитал вслух: «В течение нескольких дней полиция разыскивала капитана Ральфа Пэтона, приемного сына доктора Экройда из Фернли Парка, умершего при трагических обстоятельствах в прошлую пятницу. Капитан Пэтон задержан в Ливерпуле при попытке сесть на пароход, отправлявшийся в Америку».
Он снова сложил бумагу.
— Завтра, мой друг, это будет в утренних газетах.
Ошеломленный, я смотрел на него, ничего не понимая.
— Но… но это неправда! Его нет в Ливерпуле!
Пуаро просиял улыбкой.
— У вас очень быстрый ум. Нет, в Ливерпуле его не нашли. Инспектор Рэглан очень неохотно разрешил мне послать это сообщение в прессу, тем более, что я не смог доверить ему суть своей идеи. Но я торжественно заверил его, что после того, как сообщение появится в газетах, последует очень интересный результат. И он согласился при условии, что ответственность я беру полностью на себя.
Я смотрел на него с недоумением. В ответ он только улыбался.
— Это сверх моего понимания, — сказал я, наконец. — Для чего вам это нужно?
— А вы бы воспользовались своими серыми клеточками, — сказал Пуаро серьезно.
Он встал и подошел к верстаку.
— А вы действительно любите механизмы, — сказал он, разглядывая различную металлическую рухлядь — результаты моих трудов.
— У каждого свое хобби.
Я тут же постарался привлечь внимание Пуаро к своему самодельному радиоприемнику. Видя, что он заинтересовался, я показал ему одно или два своих собственных изобретения, — простые вещицы, но полезные в домашнем хозяйстве.
— Вам, несомненно, следовало бы стать по профессии изобретателем, а не врачом, — сказал Пуаро. — Но я слышу — звонят… Это ваша «больная». Пойдемте в приемную.
Однажды меня уже поразили остатки былой красоты лица экономки. На этот раз я был поражен снова. В очень простом черном платье, высокая и стройная, с большими темными глазами и с несвойственным для ее бледных щек румянцем, она, как всегда, держалась независимо. Я представил себе, как потрясающе красива она, наверное, была в юности.
— Доброе утро, мадемуазель, — поздоровался Пуаро. — Садитесь, пожалуйста. Доктор Шеппард был настолько любезен, что разрешил мне воспользоваться его приемной для небольшого разговора с вами.
Мисс Рассел села с обычным для нее самообладанием. Если она и была внутренне встревожена, это никоим образом не проявлялось.
— Странный способ устраивать дела, позволю себе заметить, — сказала она.
— Мисс Рассел, у меня для вас есть новости!
— В самом деле!
— В Ливерпуле арестован Чарльз Кент.
На ее лице не дрогнул ни один мускул. Она только чуть больше открыла глаза и спросила с оттенком вызова.
— Ну и что из этого?
И тут меня осенило… то сходство, которое все время меня преследовало, то знакомое, что было в пренебрежительных манерах Чарльза Кента! Два голоса — один грубый и резкий, а другой мучительно женственный — были до странности похожи по тембру.