— Пошлите, пожалуйста, объявление в «Морнинг пост» и в «Таймс», мистер Реймонд.
— Если вы уверены, что поступаете разумно, мисс Экройд, — ответил он мрачно.
Она резко повернулась к Бланту.
— Вы меня поймете, — сказала она. — А что еще я могу сделать? Если обстоятельства таковы, я должна быть рядом с Ральфом. Неужели вы не понимаете, что я должна?
Она смотрела на него вопрошающим взглядом, и после длительного молчания он отрывисто кивнул головой.
Миссис Экройд разразилась пронзительными протестами. Флора оставалась непреклонной. Потом стал говорить Реймонд.
— Я ценю ваши побуждения, мисс Экройд. Но не кажется ли вам, что вы несколько торопитесь. Подождите день или два.
— Завтра, — резко сказала Флора. — Так вести себя нельзя, мама. Какова бы я ни была, я не предам своих друзей.
— Месье Пуаро, — обратилась к нему плачущим голосом миссис Экройд, — неужели вы ничего не скажете?
— Нечего говорить, — вмешался Блант. — Она поступает правильно. Я буду рядом с нею несмотря ни на что.
Флора протянула ему руку.
— Благодарю вас, майор Блант.
— Мадемуазель, — сказал Пуаро, — позвольте старику поздравить вас за ваше мужество и верность. И, надеюсь, вы меня правильно поймете, если я попрошу вас, и попрошу очень серьезно, отложить объявление, о котором вы здесь говорите, хотя бы на два дня.
Флора колебалась.
— Я прошу об этом в интересах Ральфа Пэтона, а равно и в ваших собственных интересах, мадемуазель. Вы хмуритесь. Вы не понимаете. Но я заверяю вас, что это так. Pas de blagues[13]. Доверьтесь мне и не мешайте.
Прежде, чем ответить, Флора немного подумала.
— Мне это не нравится, — сказала она наконец, — но я сделаю так, как вы говорите.
Она снова села за стол.
— А теперь, messieurs et mesdames[14], — быстро проговорил Пуаро, — я скажу вам то, что собирался сказать. Поймите одно: я намерен найти правду. Правда, какая бы уродливая она ни была, всегда интересна и привлекательна для того, кто ее ищет. Я уже в летах, мои силы, может быть, не те, что были раньше, — в этом месте он сделал паузу, явно ожидая возражений. — По всей вероятности, это мое последнее дело. Но Эркюль Пуаро не заканчивает своих дел провалом. Messiers et mesdames, я говорю вам: я намерен узнать все. И я все узнаю — вопреки всем вам.
Последние слова он произнес вызывающе, словно бросив их нам в лицо. Мне даже показалось, что все мы вздрогнули и откачнулись немного назад, за исключением одного Джоффри Реймонда, который был в хорошем настроении и невозмутим, как всегда.
— Как это понимать — вопреки всем нам? — спросил он, слегка вскинув брови.
— А вот как, месье. Каждый из вас, кто находится сейчас в этой комнате, что-нибудь от меня скрывает, — он поднял руку, чтобы успокоить послышавшийся робкий шум возмущения. — Да, да, я знаю, что говорю. Возможно, это «что-то» совсем незначительное, что, по вашему мнению, совершенно не относится к делу, но оно есть. У каждого из вас есть что скрывать. Ну что, я не прав?
Его взгляд, осуждающий и зовущий, переходил от одного к другому по кругу. Под этим взглядом каждый из нас потуплял свой. И я — тоже.
— Вот вы мне и ответили, — сказал Пуаро со странной усмешкой.
Он встал со своего места.
— Я обращаюсь ко всем вам. Скажите мне правду — всю правду.
Мы молчали.
— Никто не будет говорить? — он усмехнулся, как и прежде — c’est dommage[15], — сказал он и вышел.