— В каком месте вы его спрятали? — поинтересовался тот.
— Сам найдешь, — огрызнулся я.
Он хотел ударить меня пистолетом по голове, но мне удалось подставить руку и смягчить удар. Я почувствовал боль, но страха не было, только вот злость…
— Перестань, — скомандовал инспектор. — Нам совсем не нужно, чтобы следователь нашел на их трупах кровоподтеки…
Рис отправился в спальню.
— Лицом к стене! — снова скомандовал Вебер.
— Сумасшедший сукин сын… — завопила Холидей.
— Пошевеливайтесь. Мне нужно было сразу начать с этого…
Пожалуй, дело зашло слишком далеко. Я взглянул на Мэндона.
— Чарли, на твоем месте я не стал бы этого делать, — вмешался адвокат. — Та запись, что у тебя за поясом, всего лишь одна из многих копий, которые мы отдали в надежные руки. Если в течение ближайшего часа мы с ними не свяжемся, то эта запись прозвучит в Лейн Франт Клаб, в Ротариан, в Лайонсе и даже в церквях…
У инспектора отвисла челюсть.
— А теперь, Чарли, не надо суетиться и возводить на нас напраслину. Все будет продолжаться как и раньше, если ты окажешься разумным человеком. Нам от тебя требуется только небольшая помощь и готовность к сотрудничеству.
— Кроме того, — вклинился я со своими подсчетами, — у вас находятся, четырнадцать плюс восемнадцать, — тридцать две сотни баксов моих денег, и я хочу получить их назад.
— О, Господи, — упрекнул меня Мэндон. — Вы могли бы высказать ему свои претензии наедине?
— Черт побери! Это мои зеленые, и я хочу их назад…
Он подскочил ко мне и тряхнул за плечо.
— Что, нельзя это отложить? Обсудишь с ним позже.
Появился Рис, держа в руках мои пистолеты.
— Вот все, что там было, — доложил он.
Инспектор даже не обратил на него внимания. Он был занят осмотром своей руки. Кровь все ещё капала на ковер.
— Мне нужно заняться рукой, — бросил Вебер.
Он уже не орал, глаза его не горели злобой. Куда все подевалось? Перед нами был кастрированный колосс.
— Сбегай в ванну и принеси ему полотенце, — сказал я лейтенанту. — И не забудьте потом купить новый ковер в эту квартиру…
Свет в комнате погас, чего я и дожидался. Оставалось только протянуть руку и выключить радио на самой середине несравненного соло Салливана — и ещё мгновение в воздухе вибрировали сочные аккорды его фортепиано. Наконец-то она вышла на улицу. У меня перед глазами все ещё стояли Пинки Ли и другие наши ребята там, в том далеком двадцать восьмом (именно Пинки притащил эту запись), и фонограф, ручку которого мы крутили по очереди, и девушка из Моргантауна… Черт бы побрал это радио! Я просто хотел убить время, а вместо этого разбередил душу.