* * *
И, наконец, «Страсти по Магдалине». Евангельский колорит названия уже не способен обмануть читателя. Мы знаем, что встретимся здесь не со спокойной мудростью, а с напряженным действием, и внешним, и душевным, – и не ошибемся.
Крюкова здесь работает уже не как режиссер, не как музыкант, не как фресковик-монументалист – она пишет картины «Страстей по Магдалине» как простой художник. Эта станковая живопись, с виду непритязательная, все равно часто вырывается за камерные рамки и опять претендует на масштабность.
Но, конечно, эта вещь гораздо более лирическая, чем две предыдущие. На арене Колизея – Магдалина, только не первая христианка, а последняя: ее зовут Мария, она наша современница, живет в Столице (опять очень узнаваема Москва), занимается странными делами – что тебе блаженная: встречает незнакомцев, приводит к себе домой, кормит и поит, а то и укладывает с собой спать. Такая вот и страшная, и смешная идиллия.
Вроде бы смешная. И – по-настоящему страшная. А внутри этого реального страха кроется таинственный свет – он-то и спасает всю стихотворную ткань этой композиции, где отдельные стихи – и события (мизансцены), и песни (весь «звукоряд» идет от лица Марии-Магдалины), и чистая лирика, когда автор свободно превращается в свою натуру, меняется с ней местами.
Фабула тут тоже вроде бы несложная – вот портрет стареющей судомойки, вот она вспоминает свою жизнь и прежних любимых, вот она кипятит чайник для новых гостей, вот она идет по Москве и поет частушки – и вот он, наш родной русский Колизей, вот арена огромного города, и жестокого и праздничного, где отдельно взятая жизнь не стоит ничего, зато все жизни, что она притягивает к себе, как магнитом, стоят целого мира, и каждая есть Бог:
Голь ты перекатная, лебедь сизокрылая!Ты, Москва стовратная – мордами да рылами…Ты – мехами бурыми. Ты – шерстями вьючнымиТы – бровями хмурыми, скулами разлучными…Ох, толпа ненастная! Шапкины залысины…Где – лицо прекрасное: в мордах волчьих, лисьих ли?!Неостановимая кипень многоглазая…Где – лицо, любимое душнотой да связою?!Я к тебе приращена снежной пуповиною —Время наше страшное, неостановимое!Мария живет в Подвале; к ней заявляется подруга Марго и поет свою песню (и это откровенная песня «ночной бабочки», шалавы); наглая и веселая Марго не понимает Марию и ее умалишенного христианства – без церкви и молитвы, а только с ежедневной помощью несчастным ближним; и старая Мария, в одном из стихов, вдруг становится не морщинистой судомойкой («Руки в трещинах соды. / Шея – в бусах потерь…"), а торжествующей вечной женщиной, в славе и силе – почти царицей, почти Орантой:
Ну что ж! Я вся распахнута тебеСудьбина, где вокзальный запах чуден,Где синий лютый холод, а в тепле —Соль анекдотов, кумачовых буден…Где все спешим – о, только бы дожать,До финишной прямой – о, дотянуть бы!.. —И где детишек недосуг рожатьДевчонкам, чьи – поруганные судьбы…И я вот так поругана была.На топчане распята. В морду бита.А все ж – размах орлиного крылаМеж рук, воздетых прямо от корыта.Мне – думу думать?! Думайте, мужи,Как мир спасти! Ведь дума – ваше дело!А ты – в тисках мне сердце не держи.А ты – пусти на волю пламя тела.И, лавой золотою над столомЛиясь – очьми, плечами, волосами,Иду своей тоскою – напролом,Горя зубами, брызгая слезами!Что ждет такого необычного человека внутри нынешнего каменного муравейника-мегаполиса, на арене современного Колизея? Крюкова впрямую не говорит, что – гибель или забвение. Наоборот: финал «Страстей по Магдалине» радостно и торжественно открыт, каждый волен сам додумать, что произойдет с бедной полоумной судомойкой, когда-то – хорошенькой девчонкой нарасхват, нынче – седой сивиллой, знающей все или почти все об общей людской судьбе:
Славься, девчонка, по веки веков!В бане – косичку свою заплети…Время – тяжеле кандальных оков.Не устоишь у Него на пути.Запросто – дунет да плюнет – сметет,Вытрясет из закромов, как зерно…Так, как пощады не знает народ,Так же – пощады не знает Оно.Славься же, баба, пока не стара!Щеки пока зацелованы всласть!..Счастием лика и воплем нутра —Вот она, вечная женская страсть.Но и к пустым подойдя зеркалам,Видя морщины – подобием стрел,Вспомнишь: нагою входила во храм,Чтобы Господь Свою дочку узрел…* * *
Итак, мы покидаем Колизей.
На его арене пили и гуляли. Плакали и обнимались. Стреляли и танцевали.
Сгорали на крестах. Погибали, растерзанные хищной железной войной.
Оживали и тянули руки и публике – к живым людям: спасите!
Но представление закончилось. Гасят свечи и факелы. Гасят лампы и лампионы.
Ворошат дрова в печи. Выключают плиту с кипящим на огне чайником.
Настало время отдыха. Завтра будет новое ристалище. Новый бой.
А пока – спите, герои.
Анастасия ПОМЕРАНСКАЯМосква кабацкая
Дворницкие, застольные, любовные, свадебные, военные, крестильные, похоронные песни Столичной Бедноты, а также фрески и иные росписи дешевых столичных кабаков, кафэ и пельменных; а также веселые лубочные картинки, где хорошая пьянка смело изображается; а также Симфония в четырех частях о лысом Пророке Исаии и Восемь Арий Марфы Посадницы из ненаписанной оперы «Царство Зимы»
Подвал
Ярко-желтый стол под фонарем,Как желток цыплячий.Желтая в нас кровь. И мы умремСмертию курячьей.Пусть железный позвонок хрустит.Время перебито.Люстра над столом, гремя, висит.Кажет стол копыто.На пустынном, выжженном столе —Помидор да зелье.Поживу еще я на земле.Поищу веселья.Опрокину в пасть еще однуСтопку… или брашно…А снаружи, на морозе, в вышинуНе гляжу: мне страшно.Роды в кабаке
оПоследняя пляска
Давид и Саул
Любовь кабацкая
Японка в кабаке
Кармен забредает в кабак
Убийство в кабаке
«С клеенки лысой крохи стерли…»
С клеенки лысой крохи стерли.Поставили, чем сбрызнуть горло.Вот муравейник, дом людской:Плита и мышка под доской.Виньетки вьюжные, надгробные.Кухонный стол – что Место Лобное:Кто выпьет тут – сейчас казнят.Кто выйдет – не придет назад.Вы, дворники, мои ребята.Истопники, мои солдаты.Пила я с вами до заката.Я с вами ночку пропила.Лазурью глотку залила.Спалила ртутью потроха!Я сулемой сожгла – дыха…Цианистый я калий – ем!Рассвет. Лопаты и меха.Рассвет. А ну его совсем.Свадьба в кабаке
«Ах, девочка на рынке…»
Ах, девочка на рынке,В кулаке – гранат!Давай гулять в обнимку.Пусть лешаки глядят.Плещи в меня глазами —В них черное вино.Дай мне пронзить зубамиКровавое зерно.А зерна снега валят,Крупитчаты, крупны…Твой роттвой плод захвалит!Раскупят! О, должны!..И деньги искрят, льютсяВ смуглявину руки —За счастье жизни куцей,За сладкий сок тоски.Василий Блаженный
«Ты вскинул бокал темно-красного…»
Ты вскинул бокал темно-красного,Прищурясь, насмешкой сжег:– За очи твои прекрасные!За твой золотой зубок!.. —Поджаренная, готовая,Пласталась, – жратвы удел!..Да ты через кровь ХристовуюВ упор на меня глядел.Видение Исайи о разрушенииВавилона
симфония в четырех частях
Adagio funebre
Andante amoroso
Allegro disperato
оояLargo. Pianissimo
Милостыня
Волковы бани
Блаженная и пьяный пророк
«По Радищевской улице…»
По Радищевской улицеКолобком я качу.Ночь.– …тресветлая, умница!.. —Я Луне бормочу.Я – бескрылою Никою —