Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника? Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.
– Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием.
– Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?
Я покачал головой.
– Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.
– Надо полагать, – сказал я.
– А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?
– Не могу сказать.
– У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги – у него была репутация сурового судьи.
– Думаю, могли.
– Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.
– Да, теперь я припоминаю, – сказал я. – Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.
– Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать – такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.
– Разве я так сказал? – спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.
– Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия.
– Никакого предчувствия у меня не было, – отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.
– А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?
– Мне о нем ничего не известно.
– Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?
– Нет, – медленно произнес я. – Не передал.
– Но ведь вы собираетесь это сделать?
Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, – это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер – один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.
– Вы слышали наш разговор, – сказал я наконец. – Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.
– Лучше, если вы это сделаете сами.
– Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.
– Но если это он застрелил полковника Протеро...
– Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний.
– Он угрожал.
– Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести, если он попадется еще раз на браконьерстве.
– Мне непонятно ваше отношение, сэр.
– Вот как? – устало сказал я. – Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого.
– Дело не в том – то есть...
Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.
– Вы сами, вы никого не подозреваете, не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?
– Боже упаси, нет.