Я не сдержал вздоха:
– Вы на диво энергичны, инспектор Слак.
– Мой девиз: работа, работа и еще раз работа! С вас, пожалуй, и начнем, мистер Клемент. Расскажите, что вы делали.
– Охотно. Мне позвонили около половины шестого.
– Голос мужской или женский?
– Женский. По крайней мере, мне так показалось. Но я, само собой, был в полной уверенности, что говорит миссис Аббот.
– Но голоса ее вы не узнали?
– Этого я утверждать не берусь. Я вообще не обратил внимания на голос, как-то не задумывался над этим.
– И вы тотчас вышли? Пешком? У вас что, нет велосипеда?
– Нет.
– Понятно. Значит, пешком. И много это заняло?
– До фермы две мили без малого, какой дорогой ни пойдешь.
– Через лес Старой Усадьбы все же короче, не так ли?
– Вы правы. Но дорога плохая. Я шел туда и обратно тропинкой через поля.
– Той самой, что подходит к калитке вашего сада?
– Да.
– А миссис Клемент?
– Жена была в Лондоне. Вернулась на поезде в восемнадцать пятьдесят.
– Верно. Служанка ее видела. Ну, с вашим домом все ясно. Надо побывать в Старой Усадьбе. Потом хочу допросить миссис Лестрэндж. Она ходила к Протеро накануне убийства – что-то тут нечисто. Да, в этом деле много странностей.
Я согласился.
Бросив взгляд на часы, я увидел, что пора ко второму завтраку. Я пригласил Мельчетта закусить чем бог послал, но он отговорился тем, что ему надо непременно быть в «Голубом Кабане». Там кормят отменно – у них всегда подадут и жаркое, и гарнир из овощей. Я подумал, что он сделал правильный выбор. После разговоров с полицией Мэри, вероятно, не в самом благодушном настроении.
По дороге домой я попался мисс Хартнелл, и она не отпускала меня минут десять, если не больше, гулким басом обличая расточительность и неблагодарность бедняков. Камнем преткновения, насколько я понял, было то, что беднота не желала пускать на порог мисс Хартнелл. Я был всецело на их стороне. Мое общественное положение лишает меня возможности выразить свои симпатии или антипатии в столь недвусмысленной форме, как эти простые люди.
Я умиротворил ее, как сумел, и спасся бегством. На углу, где я должен был свернуть к своему дому, меня обогнал Хэйдок на машине.
– Я только что отвез миссис Протеро домой! – крикнул он.
Он ждал меня у ворот своего дома.
– Загляните на минутку, – сказал он.
Я не возражал.
– Поразительная история, – сказал он, бросая шляпу на стул и отворяя дверь в свою приемную.
Он уселся в потертое кожаное кресло и уставился неподвижным взглядом в стенку напротив. Хэйдок был явно ошеломлен, сбит с толку.
Я сообщил ему, что нам удалось установить время, когда был произведен выстрел. Он рассеянно выслушал известие.
– Это окончательно исключает вину Анны Протеро, – сказал он. – Что же, я рад, что эти двое тут ни при чем. Они оба мне нравятся.
Я верил ему и все же не мог не задать себе вопрос: если, по его же словам, оба они ему нравились, почему он так помрачнел, узнав, что они невиновны? Только сегодня утром он был похож на человека, у которого с души свалился камень, а теперь сидел передо мной растерянный, в глубоком расстройстве.
И все же я знал, что он говорит правду. Ему нравились оба – и Анна Протеро, и Лоуренс Реддинг. В чем же дело, откуда эта сумрачная сосредоточенность? Он сделал над собой усилие, чтобы встать.
– Я хотел поговорить с вами о Хоузе. Весь этот переполох заставил меня позабыть про него.
– Он серьезно болен?
– Да нет, ничего серьезного у него нет. Вы, конечно, знаете, что он переболел энцефалитом, или сонной болезнью, как это обычно называют?
– Нет, – ответил я, крайне удивленный.