Что очень многих ужасно раздражало. Особенно тех, кто рвался руководить с партийных позиций и идеологически окармливать. Так что клубы Шевалье сплошь и рядом закрывали – запрещали, a потом опять открывали, когда в столичной прессе и на верхах порой попадались умные люди. Попутно сенсэй бесчисленное количество раз был объектом проверки разнообразнейших высоких комиссий, да вдобавок не менее десятка раз на него открывали уголовные дела. Шили ему и педофилию (совершенно безосновательно), и не вполне правильные с точки зрения советской морали отношения со старшеклассницами (вот тут уж, если копнуть, таилась сермяжная правда, хотя и преувеличенная анонимщиками), и создание контрреволюционной молодежной организации, и руководство бандой, и хранение оружия. Дело осложнялось тем, что Шевалье порой и впрямь ходил по лезвию – с его любовью к холодняку в те годы, когда подобная любовь категорически запрещалась Уголовным кодексом, и занятиями кое-какими видами восточных единоборств (в недобрые времена гонений на каратэ). Одним словом, пошивочные работы шли с размахом и систематически, словно в приличном ателье. Вот только всякий раз кончалось дело пшиком: в педофилию ни один нормальный человек не верил, влюбленные старшеклассницы компромат давать отказывались, контрреволюция в итоге не обнаруживалась, корыстный интерес присобачить не удавалось…
Когда грянула перестройка и всё последующее, Шевалье со своими много чего умевшими ребятишками, что греха таить, оказался чем-то вроде бригадира – отнюдь не в том смысле, какой в эти слова вкладывают на стройке. Правда, надо отдать ему должное – в отличие от иных тупых качков, ребятки Шевалье и в самом деле, если уж брались защищать, то защищали качественно и честно. А поскольку на дешевые компромиссы не шли, ни черта не боялись и со старых времен сохранили некую закалку, то очень быстро завоевали себе репутацию сущих отморозков, которых в жизни не нагнуть, и пытаться нечего. И отвоевали себе достаточно почетное место посреди сложной реальности, будучи прозванными каким-то недоброжелателем «мушкетерской бригадой» – но им самим это прозвище как раз понравилось.
Обо всем этом можно было написать толстенный роман, однако теперь это были дела давно минувших дней, и Шевалье уже много лет занимался вполне легальной деятельностью: официальный клуб «Рапира» (фехтование, ролевые игры, участие в рыцарских турнирах, в том числе и за рубежом, единоборства, курсы самообороны). Порой это даже приносило кое-какой доход, позволявший содержать двухэтажный дом почти в центре города, в свое время законным образом переданный клубу генерал-губернатором Л. – которому все, чем там занимались, пришлось крайне по вкусу. А главное, бывших питомцев Шевалье можно было встретить в самых неожиданных местах, на самых разных постах, и не только в Шантарске, но и повыше – закалочка, какую «птенцы Шевалье» получали, позволяла иным вскарабкаться довольно-таки высоко – или, по крайней мере, так, чтобы свою жизнь они считали состоявшейся…
– Заботы? – поинтересовался Шевалье тоном, позволявшим ему моментально переменить тему при нежелании Смолина ее обсуждать.
– Да нет, пожалуй, – сказал Смолин искренне. – В общем и целом жизнь тянется по средней норме… Всего в плепорцию.
– Смотри, если что… Всегда рад.
– Да ерунда, – сказал Смолин. – Даже если что – отмахаемся…
– Один на льдине, как встарь?
– Вот именно, – серьезно сказал Смолин. – Один на льдине. Что-то в этом есть, честное слово.
– Ты, конечно, Вася, взрослый человек и неповторимая личность.