– Значит, есть у меня шанс?
– Василий Яковлевич! – произнесла она чуть ли не умоляюще. – Если вы меня хотите оставить ни с чем, скажите сразу…
– Ну что вы, Инга, – сказал Смолин, усаживаясь. – Говорю же, вы мне нравитесь… в хорошем смысле. Я понимаю, у вас, так сказать, служебный долг… Вот только, уж простите, не могу я вам давать ни адресов, ни телефонов. Не принято это, знаете ли. В нашем мире свои законы. Очень даже суровые. Сегодня я вам дам сдуру телефончик, а завтра сшибет меня на людном перекрестке неопознанная машина или пальнет в спину какой-нибудь декадент из двуствольного обреза…
– Шутите?
– Ничуточки, – сказал веско Смолин, глядя на нее серьезно, строго, печально. – Чем хотите поклянусь – ничуточки… Вы себе и не представляете, что за народ – серьезные коллекционеры. Какие у них возможности, что это за персоны, что они могут… – он понизил голос, наклонился через стол. – Молчать умеете? Я вам говорю авторитетно: это самая настоящая мафия. Вот только получившие пулю в спину за длинный язык в газеты не попадают, тут испокон веков шито-крыто, не нами заведено, не на нас и кончится… И более того. Если вы сунетесь к серьезному коллекционеру с глупыми вопросами, он вас может принять за бандитскую наводчицу… И начнут вас спрашивать так, что потом ни за что нельзя будет отпускать на волю в таком виде, вот и придется… Вы хоть понимаете, во что лезете? Я к вам вполне по-дружески, говорю же, вы мне нравитесь – ну да, цинично, как нормальному мужику! – и мне думать не хочется, что с вами из-за вашей наивности может такое приключиться… Были печальные примерчики…
Он замолчал, закурил и откинулся на спинку кресла, украдкой наблюдая за собеседницей. Ухмыльнулся про себя: вся эта безжалостно навешанная на розовые ушки лапша достигла цели, девочка сидела поникшая, растерянная, словно пыльным мешком ударенная…
– Честное слово, я не шучу, – сказал он грубовато, закрепляя первый успех. – Всё так и обстоит. Иногда людей и не находят вовсе, чтоб вы знали. Серьезный антиквариат – это бешеные деньги, а где бешеные деньги… Понимаете, а?
– А вы и в самом деле, кажется, не шутите, у вас лицо стало… такое…
«А как же, милая, – ухмыльнулся про себя Смолин. – В нашем веселом ремесле талант лицедея необходим, числится на втором месте после чутья … И не таким мозги пудрили успешно…»
– Так вот почему не бывает репортажей…
– А вы как думали, Инга? – сказал Смолин устало, тоном заботливого дядюшки. – Потому-то и не бывает… Помните, несколько лет назад в Москве подорвали шустрого мальчишечку по фамилии Холодов? Я вам, конечно, ничего не говорил, а вы ничего не слышали, только мыто знаем, что там было на самом деле, и какая лажа – официальная версия. Мальчишечка сдуру сунулся в секреты столичной торговли антиквариатом, и не нашлось рядом человека, чтобы предупредил, как я вас сейчас…
– Что, правда? – спросила она с самым убитым видом, уже, без сомнения, поверив.
– Да я бы вам столько мог порассказать… – произнес Смолин. – Вот только спокойно жить хочется, да и вам, наверное, тоже? Ну как, Инга, убедил я вас?
– Да, конечно, – сказала она, понурясь. – Спасибо… Что же получается, совсем нельзя писать? Ничего?
– Ну что вы! – жизнерадостно возразил Смолин, улыбаясь открыто и честно.