К малоопытным новичкам ночных вылазок Юрка никак не относился. Количество рейдов к вешалке измерялось десятками, все сходило благополучно, ибо, во-первых, пацан не жадничал, и, во-вторых, всегда оставалось время убраться восвояси, так как в залоге успеха лежала одна хорошо усвоенная пикантная подробность: взрослые покидают спальню не сразу по окончании борцовской схватки, а после минуты-двух убывающей возни, вроде бы как необходимой для фиксации чистой победы. Так он представлял себе происходящее. И хоть лексиконом двенадцатилетний сорванец не блистал, вылетевшее как-то из уст маминого знакомого слово «оргазм» было справедливо отнесено к терминологии того единоборства, еженощно вулканирующего в запретной комнате. Сегодня же, по всей видимости, оргазм не состоялся, и досадный сбой, нарушив тактический план отхода, вел к катастрофическим последствиям. Мир переворачивался. Время стремительно ускорялось в полете, мешая пацану сосредоточиться над исправлением недопустимой ошибки, затем остановилось и потеряло всякий смысл. Юрка был готов увидеть кого угодно: от разъяренного вампира до инопланетного пришельца и, широко распахнув глазенки, медленно отступал назад. К счастью, кошмарные прогнозы, навеянные кабельным телевидением, не подтвердились, и вместо Лектора Ганнибала на пороге предстал вполне миролюбиво настроенный волосатый неандерталец, неуловимо схожий на запечатленного в кровавого цвета документе мужика.
– Нашел, что искал? – пробасил гость из прошлого, бесстыдно почесывая нижнюю часть голого живота.
Юрка не смог бы найти слов для передачи своего странного состояния. Мерзкий облик пузатого здоровяка с усищами под носом и густой бородищей у пупа натянул нервную струнку вдоль спины до предела, породив вместо стыда легкую зыбь напряжения. Мощный выброс адреналина подарил неведомое доселе чувство опасного наслаждения. Оно воспламеняло в полутьме дьявольские глазенки, жгло щеки и, иссушив рот, лишало дара речи. Самообладания хватило только на то, чтобы, хрюкнув, сглотнуть слюну, мелко закивать головой и ошалело уставиться расширенными зрачками в огромный сморщенный придаток, свешивающийся у подножия буйной растительности.
– Вот и отлично.
Незнакомец протянул мясистую ладонь и замер, дожидаясь пока пойманный с поличным мальчишка догадается вернуть преступные свидетельства. Получив улики обратно, полковник кисло скривился, вздохнул и, показывая вниз, посетовал:
– Кризис. Береги его, если не желаешь вместо оплаченного удовольствия узнавать, чем занимается втихаря сынок твоей подружки. Понял?
– Ага… – шепотом выдавил Юрка и хитрым движением провалил как будто незамеченные хозяином деньги внутрь единственного укрытия.
– Молодец, – и крепкий подзатыльник вколотил щуплое тельце в меха гардероба. – Это тебе добавка к зарплате. Усё. Пшел к себе!..
Больше горилла с погонами полковника и птичьей фамилией Кулик не приходила, бежали месяцы, а мальчишка никак не мог забыть приключения той ночи.
Мамины ухажеры мелькали в их квартире на Старом Арбате все реже и реже. Не внушающие доверия, как правило без определенного места жительства, перебивающиеся сомнительными заработками самцы, с присущей большинству похотливой потребностью на лицах, перемешивались в мальчишечьей голове и сливались в одну безлико-серую массу. Стоило какому-нибудь клиенту зачастить к его матери, Марье Андреевне Кудрявцевой, знаменитой в давно минувшей молодости путане, переживающей ныне закат профессиональной карьеры, как на горизонте возникал Юрка с неприступно злобным взглядом, молчаливая агрессия которого настраивала гостей на совсем другой лад и сводила на нет все старательные увещевания хозяйки, мечтавшей скрасить бальзаковский возраст постоянным сожителем, а то, чем черт не шутит, и женихом.
– Прицеп у тебя, дура. Оттого и улов не идет, – поджучивала тетя Клава, совмещавшая убогую должность уборщицы в баре напротив c почетными обязанностями снохи, а говоря проще, доброжелательной сводницы. – Мишка, который афиши рисует, уж на что богема, но так и сказал: «Два члена под юбкой у музы не уживаются». Думай, Маша, думай. Бобыль нынче привередливый. Через годик тебя не то что музой, козой драной не назовут.
Немудрено, что будучи женщиной в интеллектуальном плане крайне беззащитной, Марья Андреевна производила на свет лишь слабые паллиативы, которые никак не могли спасти чахнувший бизнес, абсолютно не выдерживали критики и потому резались все той же Клавой в зачатке.
– Может сказать, что это племянник на каникулах? – Всхлипывала мать накануне долгожданного рандеву с Колей-Лимузином, имеющем на автобарахолке свой лоток, вследствие чего отнесенным к особо привлекательным кандидатурам исполнителя несбыточной мечты.
– Ну, клюнет… а что первого сентября скажешь? – фыркнула подруга. – Хочешь, чтоб мне опять морду набили? Нет уж. Я врать не буду.
Понятное дело, после скоротечной «лав стори» с Лимузином, хамски прервавшейся так практически и не начавшись, Марья Андреевна призадумалась об избавлении от обузы всерьез. Ребенок и не подозревал о той петле интриг, которая медленно, но верно затягивалась вокруг его шеи, но даже будь он подогадливей – что бы это изменило? Одна за одной проваливались все нелепые «легенды», поток ухажеров критически иссякал, и, доведенная до кондиции мамаша, признав печальный итог бесполезных измышлений, получила из рук советчицы клочок бумаги с коряво набросанным телефонным номером. Дамоклов меч, висевший над Юркиной головой, сорвался вниз, разрубив запутанный узел раз и навсегда.
Она подняла трубку старого телефона и, с трудом попадая дрожащим пальцем в нужные ячейки цифрового диска, набрала несложную комбинацию. Наказанное за вчерашнюю выходку чадо, сотворившее из рабочего ведра цветочника Гиви – последнего, а потому главного спонсора – гигантский дуршлаг, коротало утро в детской и, прислушавшись, отчетливо различило в родном голосе тревогу.
Юрка, влекомый плохим предчувствием, испытав слабое головокружение, осторожно потянулся в гостиную. Мать сбивчиво объясняла, как отыскать их подъезд. При виде сына она зажмурилась, но не изменила принятому решению, довела разговор до логической точки и, лишь после уверения в скором выезде, медленно нажала на рычаг. Какое-то время Марья Андреевна приходила в себя, пока, слегка заикаясь, не заговорила:
– С-сегодня ты уедешь учиться… в д-другую школу.
Пояснить, что за причины срочной перемены места учебы и что означало само «уедешь учиться», духу не хватило. Она отрешенно прислонилась к стене и навзрыд разревелась.
Маловразумительные причитания и всхлипы не произвели на как-то сразу повзрослевшего пацана никакого эффекта. Хлипенький шалопай с карими остекленевшими глазами застыл, опершись о косяк, и молча наблюдал бессмысленную истерику. Ему бы схитрить, броситься к матери с просьбой о милости, промокнуть лицо слезой, но, словно выросший звереныш, он вдруг напрочь потерял кровную связь. Интуитивно чувствовалось предательство, выхваченные в конце разговора слова подтверждали безошибочность внутренней подсказки, и унижение пустых уговоров отвергалось бесповоротно.
Милицейский воронок подкатил через час. Когда вслед за воспитателем подмосковного интерната в квартиру вошел молоденький лейтенант, женщина обомлела:
– А милиция-то зачем, Господи?!
Брезгливая растерянность смутила тщедушного сотрудника детской комнаты, но тип в штатском, выказывая к мамаше ответное отвращение, резонно заметил: