Разговоров о будущем молодые с некоторых пор избегали. Как-то раз Джамал вернулся домой не в духе. Соня, у которой были ключи, пришла пораньше и затеяла крутить фарш на голубцы. Резко и громко хлопнула входная дверь. Она даже не сразу заметила его озлобленность, а когда он заговорил резким тоном, вздрогнула от неожиданности – такого Джамала ей еще видеть не приходилось. Выяснилось, что днем он побывал в каком-то важном правительственном учреждении, где молодому коммунисту напомнили, что после защиты диссертации, ему необходимо вернуться на родину – таковы требования двусторонних соглашений между странами.
– Они что, не понимают, меня там убьют как только я сойду с трапа самолета?! – возмущался Джамал и сквозь зубы процедил несколько проклятий на арабском языке.
– Милый, ты, наверное, забыл, что я теперь все понимаю, – попыталась разрядить Соня обстановку, но он лишь досадливо отмахнулся. Потом резко развернулся в ее сторону, крепко сжал руку и непререкаемым тоном произнес:
– Ты сегодня останешься здесь, и вообще теперь будешь жить у меня.
– Но мне даже переодеться не во что, и вообще, как же мама…
Он не дал ей договорить, прервав жестко: «Тебе придется выбирать – или я, или твоя мать».
Она решительно высвободила руку и твердо, неожиданно даже для себя, отчеканила: «Никогда я не сделаю такого выбора. Человек, предавший мать, предаст кого угодно». Джамал опешил. Он не ожидал от своей безропотной и, как казалось ему, во всем покорной Сонии такой решимости. Из оцепенения его вывел тихий щелчок замка закрывшейся за ней двери.
Они помирились через неделю. Джамал явился к проходной фабрики с огромной пунцовой розой в руках, как раз в тот момент, когда закончилась смена. «А женишок-то у тебя, Сонька, жмот, – подняли его на смех фабричные девчата, – мог бы и на букетик разориться, а то, вишь ты, сорвал, небось, в нашем сквере розочку и на тебе – явился, не запылился». Она ничего не ответила, подошла к Джамалу, молча забрала у него цветок и, взяв под руку, пошла рядом…
В тот день, когда Соня узнала, что беременна, Джамал улетал в Москву. Накануне он сказал многозначительно, что от этой поездки зависит его, а, значит, и ее будущее. Соня обещалась приехать в аэропорт, но в поликлинике была большая очередь и когда она добралась до аэропорта, пассажиры московского рейса были уже в самолете. Две недели она прожила в оцепенении. Каждый вечер приезжала в его квартиру, готовила ужин, через два-три дня выбрасывала приготовленное и вновь хлопотала у плиты. Бутылка шампанского, которую она купила, так и осталась стоять в холодильнике нетронутой. В один из вечеров, когда она с наполненной авоськой
вошла в подъезд, то увидела на знакомой двери бумажную наклейку с надписью «Опечатано», неразборчивой закорючкой и сургучной печатью.
В их коммунальном дворе каких только людей не было. Жила и одна семья, с которой никогда не ссорились даже самые скандальные соседи. Николай Афанасьевич был художником, его жена Элеонора Александровна, бывшая балерина Большого театра, преподавала в местном хореографическом училище. Вот к дяде Коле и отправилась Соня за советом. Он выслушал ее внимательно и переспросил настороженно: «Точно знаешь, что коммунист? А то ведь у нас, девонька, к дружбе с иностранцами сама знаешь, как относятся…», и он многозначительно замолчал.
– Коммунист, дядя Коля, точно – коммунист, – горячо заверила его Соня. – Он даже взносы платил.
– Ну ладно, коли так, – проворчал Николай Афанасьевич. – Вот что я тебе скажу. Всеми делами иностранцев ведает МИД – министерство иностранных дел, вот туда тебе и надо обратиться. Зайдешь в приемную для посетителей, это на первом этаже. Не вдаваясь в подробности, объяснишь, так, мол, и так, беспокоюсь за своего друга, все ли с ним в порядке. И поменьше подробностей, там они никому не интересны, а тебе только навредить могут. А еще лучше, если ты вообще никуда не пойдешь, а будешь спокойно ждать, когда твой друг вернется, или ждаст о себе знать. Но я вижу, что это совет тебя никак не устраивает.
На следующий день Соня взяла на фабрике отгул и отправилась по адресу, указанному соседом. Народу в приемной оказалось немного и уже вскоре она зашла в кабинет, где за огромным столом сидел полный пожилой человек в строгом черном костюме, но очень добрыми, как ей показалось, глазами. Он, не перебивая, выслушал посетительницу и, не задав ей ни единого вопроса, попросил обождать в коридоре. Через полчаса, ей показалось, что прошла вечность, к ней подошел другой человек и предложил зайти в кабинет на втором этаже.
– Вы интересуетесь человеком по имени Джамал Зевар-Ага, – утвердительно произнес хозяин кабинета. – А кем он вам доводится?
– Друг, – коротко ответила Соня, густо покраснев.
– Вообще-то мы даем справки только родственникам и по запросу официальных организаций. Вам мы отвечать не обязаны. Но в порядке исключения скажу. Произошло какое-то недоразумение. Человек с таким именем в нашем городе никогда не жил и нам о нем ничего не известно.
– Этого не может быть, – пробормотала ошеломленная девушка. – Он же партийную школу закончил, и аспирантуру тоже… Скажите, может быть, я могу где-нибудь еще узнать про него?
Ответ последовал резкий: «Подобные вопросы не в моей компетенции».
На следующий день, сразу после обеда, Соню вызвали в фабком. В комнате за столом председателя фабкома оказался незнакомый Соне молодой человек.
– Вчера вы были в МИДе, – начал он разговор. – Интересовались человеком по имени Джамал Зевар-Ага. Расскажите, какие у вас были с ним отношения, о чем вы говорили, когда встречались, были ли вы с ним в интимной близости.
– Мне бы не хотелось обсуждать эту тему, – робко возразила Соня.
– Вы, видимо, не понимаете, кто с вами сейчас разговаривает. Я сотрудник Комитета государственной безопасности. И вы обязаны отвечать на любые мои вопросы и обсуждать со мной любые темы, которые нас интересуют, – голосом он особо выделил слова «обязаны» и «любые».
– Мы просто дружили, – пролепетала Соня. – Он коммунист, я комсомолка, что плохого в нашей дружбе?
– Что в вашей дружбе было плохого, нам еще предстоит разобраться, – многозначительно заметил ее собеседник. А сейчас отвечайте на мои вопросы.
Позже она не могла вспомнить ни его вопросов, ни своих ответов. Казалось, земля уплывает из-под ног, к горлу подступил противный комок. В себя она пришла, только когда он поднялся, неловко, с резким звуком, отодвинув стул.
– А теперь слушайте меня особенно внимательно и запомните каждое мое слово. Вчера в министерстве иностранных дел до вашего сведения довели, что человек по имени Джамал Зевар-Ага никогда не проживал ни в нашем городе, ни в нашей республике. А посему и вы никогда впредь не будете ни разыскивать этого человека, ни интересоваться его судьбой. Сейчас вы напишите заявление, где обязуетесь выполнять неукоснительно это требование.
Х Х
Х
…Малыш родился длиннющий, смуглокожий, с темными волосенками на голове. Оформлять свидетельство о рождении она поехала одна. Сына назвала Роман, отчества дала своего отца, в графе «отец ребенка» красовался прочерк. Когда баба Сима прочитала метрику своего единственного внука, где значилось «Роман Ильич Лучинский», она прослезилась и, взяв кулек с ребенком, уселась на диване, прижав младенца к себе.
Мамочка, наш Рома тоже был Роман Ильич Лучинский, так что у него теперь появился племянник – его полный тезка и однофамилец. Разве я что-то не так сделала?
Все так, все правильно, – сквозь слезы приговаривала баба Сима. – Вот вернется Ромочка и будем мы их путать.
– Только бы вернулся, а там уж как-нибудь разберемся, не перепутаем, – еле слышно прошептала Соня.