– Дай прикурить, малой, – сказал он, и я протянул ему смятый коробок спичек. Прикурив, он махнул головой в сторону. – Пойдем потусуемся.
Я не совсем понимал, зачем это было нужно, но мы начали ходить с ним взад–вперед от стенки до стенки, то есть тусоваться. Прогулкой это было назвать, конечно, сложно: пять–семь шагов, разворот на сто восемьдесят градусов, пять–семь шагов. Некоторые ходили по двое и что–то обсуждали, кто–то просто стоял и дышал свежим зимним воздухом, которого так не доставало в камере.
– Это сейчас всего вдоволь: сигареты на выбор, чая море, хавка любая. Раньше с этим хуже было, спичку бритвочкой на четыре части делили. Рука бы не поднялась спичку зажечь, если рядом кто–то дымит. От сигареты прикуривали. Если вообще было что прикуривать.
– Какой раз сидишь? – спросил я, затянувшись.
– Четвертый, пацан, четвертый. Сначала малолетка, потом усиленный, это при союзе еще, а последний раз с общего освобождался не так давно. И вот опять заехал. Ну, это походу уже последний – здоровьишко не то, да и сроку впереди много маячит.
Снег хрустел под ногами, небо было чистым и радовало нас скупым ноябрьским солнцем.
– Тебе самому–то немало светит…
– Да там ничего серьезного, если разобраться, стечение обстоятельств.
– Ничего серьезного? Это особо тяжкая статья, вот и все обстоятельства.
– Но я несудимый, характеристику на суд положительную предоставят.
– Да положить им на твою характеристику! А то, что ты несудимый, это они исправят. Один по делу?
– Двое.
– Двое! – усмехнулся Домик. – Двое – это группа лиц, а у вас еще и часть четвертая. Предварительный сговор сделают, даже если его и не было, что вряд ли, а могут и организованную группу нарисовать, доказывай потом, что ты не Аль Капоне!
– Да почему… Эх, – разговор начинал меня нервировать, – мне наняли хорошего адвоката, он во всем разберется.
– Ну да, ну да, – иронично ответил он, – ты главное не гони, это со всеми бывает. Все поначалу верят, что их скоро освободят.
Я ничего не ответил, со злостью швырнув бычок в угол. Что толку ему объяснять – голове седой? Всю жизнь на зоне, откуда он что знает? По таким же как он судит. Меня–то не посадят. Меня–то должны оправдать.
Засунув начинающие мерзнуть руки в карманы, я погрузился в свои мысли. Мыслей было много, но они были какие–то нечеткие, мутные. Одна, только возникнув, уже сменялась другой. В голове была каша. Я не успевал за своими мыслями.
– Шкаблили? – нарушил тишину Домик.
– А?
– Деньги на общак уделяли?
Вопрос застал меня врасплох. Сначала я хотел сказать «нет», но потом решил, что лучше молча помотать головой, вдруг я скажу что–то не то. Все это пронеслось у меня в голове за одну секунду, и в результате я ответил подергиванием головы и каким–то невнятным «ме».
– Ясно короче, – он слегка улыбнулся, – как бы там ни было, сидеть ты будешь в любом случае. Освободят тебя или нет, но до суда как–никак сидеть придется.
Я промолчал. Весь этот разговор, как и наша прогулка, меня уже достали. Ну что ему доказывать, упертый какой, думает, больше всех знает… Да и смысл… Еще и тусовка эта, ноги уже болят, уж точно бессмысленное занятие. Для чего ходить туда–обратно, когда можно просто постоять…
– Сейчас домой придем, я Руслану скажу, он тебе расскажет, где черное, где красное. Руся!
– Да, дядя Вова, – отозвался тот самый невысокий парень, который учил меня чифирить.
– Натаскаешь пацана.
Кивнув, Руслан поднялся с корточек, бросил под ноги бычок и расправил плечи.
Где–то за дверью зазвенели ключи.
– Прогулка окончена! На выход готовимся!
***
– Мать у меня русская, отец узбек, – рассказывал о себе Руслан.
Мы сидели на «пятаке», облокотившись на подушки. Обед прошел и многие, разморенные свежим воздухом и плотной едой, легли спать, а остальные смотрели телевизор, по которому тихонько пели музыкальные клипы.
– Я вообще сам из Новокузнецка, в Новосибе так, по случаю. В Кузне «морковник» угнали и катались по районам. Кого–нибудь отработаем, на эти бабки заправимся, похаваем и дальше едем.
– А спали где?
– В машине и спали. Спали, ели, телок в гости водили. Ха! Так и тарахтели, пока к вам в город не заехали – приняли после первой же делюги. Короче, у нас тринадцать грабежей, это только доказанных, один угон! – с гордостью декламировал мне Руслан.
– Охренеть. Сколько же вам сроку светит?
– Много не дадут. Мы же без оружия, насилия не применяли. Так, если только маленько, – усмехнулся он, – лет пять–шесть, не больше.
Его голос был звонким, в глазах горели веселые искры, которые в самые захватывающие, на его взгляд, моменты разгорались ярким огнем. Худой, сутулый, невысокого роста, волосы коротко стрижены. Смуглая кожа в сочетании с пестрым спортивным костюмом и грязными белыми носками дополняли картину. На вид ему можно было дать лет пятнадцать.
– Ты про жизнь воровскую че–нить знаешь? С братвой общался?
– Основное–то, конечно, знаю, слышал. Много рассказывали, – уверенно ответил я.
– Рассказать по-всякому могут. Ты черный? – увидев мой растерянный взгляд, он продолжил, – вот видишь. А это основное и есть. Черные – это порядочные арестанты, которые придерживаются воровских понятий, традиций и живут по–людски. Людское – это воровское. У черных три масти: мужик, бродяга, вор. Кстати, это черная хата, если че, здесь одни мужики. А красные – это козлы, суки, те, кто работает на мусоров, короче вся чесотка. Мужик тоже может там оказаться, если начудит то, что неприемлемо порядочному: в карты, например, не рассчитается или обманет ближнего, да много за че можно перекраситься. – Руслан начал тихо, но чем больше он говорил, тем ярче загорались его глаза, а голос становился более громким и решительным. – Еще есть обиженные. Ну или петухи. Опущенные пи***ы…
– Ты че разорался!? Тише будь! И не дыми в мою сторону! Бл*, только задремал, – прервал речь Руслана грубый басистый голос.
Тот сразу же осекся и, скорчив недовольную мину, затушил сигарету. Голос принадлежал лежащему на нижней угловой шконке. Это был абсолютно лысый, по–спортивному крупный человек лет тридцати, один из тех, кого я причислял к уважаемым и авторитетным. Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом, накрывшись верблюжьим одеялом, молча повернулся лицом к стене.
– Витя Большой, – голосом близким к шепоту произнес Руслан, – смотрящий за хатой. Есть еще смотрящий за этажом, за корпусом, за игрой и смотрящий за тюрьмой, положенец. Каждый порядочный должен знать их по именам.
Руся продолжил, а я откинулся на подушку, поправив под собой скомканное одеяло. Не знаю, какие процессы активизировались в моей голове, видимо те, которые не задействованы в обычном состоянии, а включаются только в экстремальных ситуациях. Голова была ясная, и я запоминал все, каждое слово. Слова выстраивались в логические цепочки, которые, сковываясь друг с другом, образовывали передо мной четкую картину. Однако некоторых звеньев не доставало.
– А кто такие бродяги? Как понять, смотрящий за игрой? Красные что, отдельно сидят?
– Есть красные хаты, они там и сидят. О, смотри Виа Гра! Новый клип!
Я посмотрел на экран. Темное небо, острые скалы, красивые женские тела в облегающих прозрачных платьях. Опять новая солистка. Светленькую заменили. Старая и двух месяцев не продержалась, в одном клипе всего снялась… Блин, откуда я это знаю.
– Руся, а ты чем до всего этого на свободе занимался? Учился, работал?
– Мать запила, как отца посадили, – не отрываясь от экрана, сказал он, – в школу ходить я перестал, так… подрабатывал, где придется.
– Что делал–то?
– Дьячком в церкви служил.
***
Как быстро человек привыкает к новой обстановке и незнакомым ему обстоятельствам? Ответ простой – очень быстро. И все обстоятельства вторичны.
Две недели пролетели как один день. Я уже понимал, о чем говорят друг с другом мои сокамерники, начал понимать местный специфический юмор и после очередной пошло–черной шутки делал вид, что мне тоже смешно. От чая меня больше не тошнило, выручали конфеты, которых здесь было вдоволь – сахар перебивал вкус горечи. Начал курить крепкие сигареты. Легкие здесь никто не курил, и когда мои заканчивались, приходилось угощаться такими. Горло давило, я кашлял, но отказаться от этой привычки не мог. Да и не хотел.