Ирка. А что хотела она? Ну, что хотела–то понятно – она это получила. А дальше что? Встречаться с ней я не смогу – это получится, что я отбил ее у Сани. А если не встречаться? Тогда выйдет, что я попользовался девушкой друга! Вариантов нет. А еще Маша. Она же все видела. Теперь про нее точно можно забыть. А должно быть хорошая девушка, не то что Ирка. Голова кипела от наполняющих ее мыслей и вопросов, ответы на которые я не знал.
Но как бы я ни боялся, эта встреча состоялась. Ира и Маша были одноклассницы, и так получилось, что, когда их класс стоял возле кабинета в ожидании учителя, я как раз проходил мимо. Сначала я застыл на месте, но потом понял, что так буду выглядеть еще глупее, и пошел к ним. Ирка болтала с незнакомой мне подружкой, а увидев меня, взяла ее под руку и, продолжая болтать, ушла куда–то в другое крыло.
Ладно, фиг с ней, пусть делает что хочет, это не основная проблема. Подойдя ближе, я увидел Машу – она стояла и с любопытством смотрела на меня.
– Ну что, ты, герой–любовник, к Ирке пришел?
– Нет, Маш, послушай, все так странно получилось… Я не хотел… Она первая…
– Ой, да ладно ты! Чего ты передо мной оправдываешься? Получилось и получилось, мне–то что.
– Но как, ты же со мной встречаться хотела… Я ведь тебе нравлюсь…
– Ты мне? – рассмеялась она. – Нет, ну ты, конечно, хороший, но встречаться? С чего ты взял?
– Записка с номером телефона и большой буквой «М». Это ведь ты мне ее написала?
– Что? Записка?! – Маша рассмеялась еще сильнее. – Я что тебе маленькая девочка, любовные записки писать? Ты звонить–то пробовал?
Прозвенел звонок и она, подмигнув мне, зашла в класс. Вконец сбитый с толку, я вышел из школы купить минеральной воды и увидел его. Он стоял за углом. Воротник кожаной куртки был поднят, во рту дымилась сигарета.
– Привет.
– Привет… – повисла долгая пауза, – Саня, я…
– Я все знаю.
– …
– Ирка сказала.
– Ирка? Я думал – Олег. Не думал, что она…
– Она сука. Я тоже не думал. Но на нее мне похер, а вот ты… – он глубоко затянулся и, выпустив дым, щелчком отшвырнул сигарету.
Саня с секунду смотрел мне в глаза, а потом развернулся и зашагал прочь. Я еще долго стоял там, не зная, как быть. Я забыл об уроках, о минералке, в голове было пусто, на душе паршиво. Во всем виновата водка, зачем я ее пил.
Придя домой, я начал раскладывать тетради по ящикам стола и увидел ту самую записку. Смятую и забытую. Наверное, минуту я смотрел на нее, а потом решился. В трубке раздался знакомый голос. «М» – это Маргарита.
– Алло, я слушаю.
– Алло, Рита, привет, это Сережа, я…
– Пошел ты.
И раздались короткие гудки.
3.
######
Я не думал, что можно хотеть в тюрьму в принципе. Но сейчас, сидя в стакане автозэка, вымотанный переездами и долгими допросами, я хотел вернуться туда как можно скорее. Звучит немного странно, но я даже соскучился по своим сокамерникам. И когда только успели породниться?
В сопровождении дубака я шел по темным коридорам, которые сперва показались мне непроходимыми катакомбами, но сейчас я знал, куда идти, и что скрывается за очередным поворотом. Так что эти старые кирпичные стены уже не казались такими страшными. Вот мой этаж, мой продол, моя камера… Наконец–то.
– Здорово, братцы! – сказал я, когда, издав металлический лязг, за мной закрылся «робот».
– Игнат, братишка! Вернулся! – ответила мне камера.
Крепкие рукопожатия, теплые взгляды… домашняя атмосфера.
– Ща чай поставим, – сказал Руся. – Будешь?
– Конечно, будет!
Я стал оглядывать камеру: те же цветные одеяла на полу, тот же дым столбом. Те же громкие разговоры, и те же веселые лица. Вот Руся суетится возле урагана в поисках чая. Рядом на шконке, укрытый пледом, спит Домик. Наверху сидит и ковыряется в зубах таджик со сложно выговариваемым именем. Вот дед, которого все так и звали «дед», спит с раскрытой в руках газетой и еще… и еще… Все те же одиннадцать человек. Ничего здесь не изменилось, как будто и не уезжал.
Я разулся и прошел на пятак.
– Здорово, Большой.
– Здорово! – он пожал мне руку. – Чего веселый такой, освобождают?
– Нет, рад, что приехал, – я больше не воспринимал подобную иронию близко к сердцу.
– Как съездил? Новости хорошие?
– На самом деле нет. Новости далеко не хорошие.
– Вот как. Ну, говори.
– Потерпевший умер.
В камере реально повисло гробовое молчание. Все смотрели на меня.
– Он пролежал полтора месяца в больнице. В коме, – я сглотнул слюну, – он умер, не приходя в сознание.
Раздался ропот, кто–то закашлял, но я не обращал на это внимания, я был серьезен, мое веселое настроение сразу куда–то пропало. Наверное, я только сейчас начал все осознавать.
– Выходит, тебе еще одну статью добавят. Убийство, – сухо констатировал Большой.
– Уже добавили. Но только не убийство, тяжкие телесные повреждения, приведшие к смерти.
– Тот же хер. От пяти до пятнадцати. Еще один особотяж.
В моей голове побежали цифры. Страшные цифры. Бегущая строка моей жизни. Я не мог их сосчитать – мой мозг отказывался решать это уравнение и сбрасывал ответ.
– Одна от восьми… другая от пяти… – Большой говорил медленно, и каждая цифра, словно раскаленным клинком, пронзала меня насквозь, – тринадцать строгого режима. И это минимум. Максимум, я думаю, ты сам сосчитаешь.
– Тринадцать лет… – я не знал, что сказать, подобная арифметика не укладывалась в моей голове.
– Держи, братан! – Руслан протянул мне кружку чифира.
***
А ведь действительно, как будто бы и не уезжал. Границу между днями сглаживала однообразная повседневность, и не будь у нас телевизора или хотя бы календаря, мы бы точно потеряли счет времени. Теперь я понял, зачем узники оставляли зарубки на стенах, обозначая проведенные в неволи дни.
– Руся, а ты сколько уже здесь?
– Я? Щас скажу… Так, а сегодня какое число?
– Двадцать пятое.
– Двадцать пятое… – он наморщил лоб и посмотрел на потолок, – год и месяц выходит.
– Так долго? Но почему?
– Это у ментов спросить надо. Сейчас вообще долго судят. Большой вон уже полторашку сидит, Домик трешку…
Мы стояли возле урагана и ели лапшу быстрого приготовления. Дрянь, конечно, но если добавить туда приправы, лучка, нарезанной мелкими кубиками колбасы, то получится очень недурно. А если еще и майонеза сверху, так вообще сказка. Доев, мы помыли тарелки и закурили.
– Нормальные сиги. Мои любимые!
– Да, ничего такие, – согласился я, – крепкие.
– И по цене нормальные, не то что эти модные – тридцать с лишним рублей пачка! Ну, куда это?
– А помнишь, вы просили у меня пару пачек на общее, это как понять?
– Тюремный общак. Он собирается в каждой порядочной хате. Вот получает кто–нибудь из нас передачу и туда, – Руся показал на картонную коробку под шконкой Большого. – Кладет все, что считает нужным. Основное, конечно, сигареты и чай.
– И? Куда это потом девают?
– В конце каждого месяца отправляем все в тюремный «котел» – хату, где сидит положенец. Там это все подсчитывают и используют на людские нужды.
– Как это? Например.
– Ну смотри… здесь есть транзитный корпус – пересылка. Люди едут из других управ и ждут там этапа на следующую пересылку. Вот, например, везут его из Владика в Москву, так он десяток таких пересылок проедет, на каждой из которых будет не меньше месяца сидеть. Естественно, у него уже нихера не будет – ни курить, ни заварить. Вот мы нашему брату и помогаем, с общака транзит всегда греют. Транзит – лицо централа.
Руслан выпустил длинную струйку дыма и продолжил:
– Есть еще больничный корпус, там сидят те, кто ждет этапа на областную больницу или те, кого могут вылечить здесь. Туда тоже идет грев. Хоть в чем–то, но мы им помогаем. Транзит и больничка – святые места.
– Благородно.
– Также с общака греют катраны. Пацаны поддерживают воровское, и у них должно быть все, что нужно. Да и вообще, если в любой хате кончатся сигареты или чай, стоит только сказать – и туда пригонят все необходимое.
Я добавил еще одно звено в цепочку познания законов этого мира. При ближайшем рассмотрении этот мир не такой уж и страшный. Скорее наоборот. А может это делается специально – человеку с малых лет путем средств массовой информации, образования, сложившейся формы гражданского воспитания дают понять, что это место ужасное, и все человеческое здесь чуждо. Конечно, это в некоторой степени оправдано – человек должен понимать, что совершать преступления плохо, и всех преступников наказывают, отправляя в это страшное место. Но они освещают лишь одну сторону этого вопроса.