Нет. Только пять. Для нас – не нужно. Торопиться некуда… Это, джентльмены, образцы вопросов, которые вам скоро станут задавать –
я или полиция. Выбор за вами, и вы, разумеется, понимаете…
– Все это зашло достаточно далеко. Слишком далеко, Вулф. Я – первый вице президент четвертого по значимости крупнейшего банка Нью Йорка. Мы
заплатим вам сто тысяч долларов, чтобы вы защищали наши интересы. Половину завтра наличными, остальные под гарантию… всех нас вместе и – уж
непременно – под мою личную… Конечно, не письменную, а устную…
Уиллард К. Хан говорил негромко, низким голосом, но, несмотря на это, вам не нужно было напрягать слух, чтобы понять его речь. Коренастый и
плотный, он, вероятно, выглядел бы таким же массивным, солидным и без квадратного подбородка и широких плеч – прямая противоположность Вилару,
состоящему сплошь из острых углов.
Вулф посмотрел на Хана с нескрываемой досадой.
– Неудачное предложение, мистер Хан. В качестве оплаты за профессиональные услуги – слишком много. Для подкупа, чтобы побудить к молчанию, –
явно недостаточно.
– Мое предложение касается профессиональных услуг… По вашему, оно слишком щедрое? И это говорите именно вы, когда сами заявили, что мы можем
сделаться центральным пунктом всех следственных мероприятий? Как сказал Вилар, вы требуете самые высокие в Нью Йорке гонорары. Если я нуждаюсь в
чем то, то покупаю только лучшее и плачу соответствующую цену. Я знал Харви Бассетта двадцать лет. Он был хорошим клиентом моего банка. И вот он
мертв. По словам Бена Айго, он был одержим скандалом, связанным с Ричардом Никсоном и магнитофонами, и это правда, но то была не единственная
его одержимость. Когда я услышал о его смерти – при каких обстоятельствах он умер, – я сразу же подумал о жене Харви… об одержимости ею. Вы
когда нибудь…
– Черт возьми, Хан! – раздался сильный баритон Айго. – К чему втягивать еще и ее.
– Ты прав, я действительно ее втягиваю. И Бассетт поступил бы точно так же, как всегда. Тебе это хорошо известно. Или же Харви кинулся бы ее
спасать… А теперь о проклятом клочке бумаги. Если кто то из нас передал Бассетту какую то записку, то речь в ней шла наверняка не о Никсоне и
магнитофонах. Мы как раз говорили об этом. Так с какой стати сообщать ему что то запиской, а не сказать открыто? Вы, по всей видимости,
полагаете, что та бумажка имеет какое то отношение к его смерти. Если вы правы, то в записке говорилось не о магнитофонах. Мне ничего не
известно об этом эпизоде. Никогда не слыхал, пока Бен не рассказал мне о разговоре с Гудвином. Но когда я услышал, то… Что я сказал, Бен?
– Ты сказал: «В записке, вероятно, было что то насчет Доры». Твое мнение. Ха!
– Мне кажется, – заявил Роуман Вилар, – нам нужно держаться тех проблем, которые привели нас сюда. А теперь относительно ваших вопросов, мистер
Вулф. По вашим словам, их зададите вы или полиция. Хотите, чтобы мы ответили на них сейчас и здесь?
– Ни в коем случае, – сказал решительно Вулф. – Это займет всю ночь и весь день. Я не приглашал вас ко мне скопом. Вы пришли по собственной
инициативе. Я намерен беседовать с вами, но по отдельности, после получения отчетов от моих людей, которых я послал наводить справки. Предлагаю…
– Вы не увидите меня по отдельности, – заявил Акерман, который и говорил как Джон Митчелл, по крайней мере на телевидении. – Вы вообще меня
больше не увидите. Я удивлен; мне кажется, вы не даете себе отчета в том, что вы делаете.