– Мы же договорились, Эрни, – вмешался Франсис Акерман, адвокат из Вашингтона.
Я вовсе не хочу без надобности притягивать за уши Уотергейт – в этом конечно же нет никакой надобности, – но когда они выстроились в ряд на
ступенях нашего крыльца, Акерман со своими отвислыми щеками и невыразительным подбородком показался мне очень похожим на Джона Митчелла. Назвав
Эркарта просто «Эрни», он тем самым показал, что относится к тому сорту вашингтонских адвокатов, которые на короткой ноге с лоббистами.
Эркарт кивнул. Не Акерману, не Айго, не Вулфу, а каким то своим сокровенным мыслям.
– Невольно сорвалось с языка, – пояснил он Вулфу. – Не обращайте внимания. Нас тревожат возможные последствия того, что мистер Айго рассказал
мистеру Гудвину. Он также сообщил наши фамилии, сегодня уже какие то субъекты расспрашивали о двух из нас, действуя, по всей видимости, по
вашему поручению. Так ли это? В самом деле вы поручили им?
– Да, – ответил Вулф коротко.
– Вы признаете?
Вулф погрозил Эркарту пальцем. Настоящий регресс (недавно я подсмотрел этот термин в энциклопедии). Он отказался от этого жеста уже несколько
лет назад.
– Никогда не делайте этого, – предостерег Вулф. – Называть высказывание признанием – один из самых старых и негодных адвокатских приемов. А вы к
тому же еще и не адвокат… Я лишь высказался в ответ на ваш вопрос.
– Вы должны проявить снисходительность, – сказал Эркарт. – Мы не только озабочены, но буквально выбиты из колеи… и крайне встревожены. Мистер
Гудвин сообщил мистеру Айго, что за ужином в ресторане «Рустерман» один из нас передал мистеру Бассетту какую то записку…
– Вы не правы.
– Как это понимать?
– Мистер Гудвин лишь заявил, что Пьер Дакос, по его словам, видел, как один из вас вручил мистеру Бассетту какую то бумажку. Это один из фактов,
упомянутых Пьером, который мы считаем весьма важным.
– Важным – для чего?
– Пока не знаю, но собираюсь выяснить. Через неделю после памятного ужина мистер Бассетт был убит выстрелом из пистолета. Спустя десять минут
после того, как Пьер сообщил мистеру Гудвину о том, как один из вас передал за ужином мистеру Бассетту какой то листок, – сообщил только это, и
больше ничего, – он был убит бомбой в этом доме. Мистер Эркарт, вы передавали за ужином мистеру Бассетту какую нибудь бумажку?
– Нет. И я хочу…
– Простого «нет» вполне достаточно. А вы, мистер Джадд? – повернулся Вулф к адвокату.
– Нет.
– Мистер Вилар?
– Нет. Я…
– Мистер Хан?
– Нет.
– Вы, мистер Айго, уже ответили мистеру Гудвину, но я спрашиваю вновь.
– Ха! Нет.
Вулф обвел глазами присутствующих слева направо.
– Вот видите, джентльмены, в каком я положении. Либо Пьер обманул мистера Гудвина, либо кто то из вас лжет. Не думаю, что Пьер сказал неправду.
С какой стати? И еще один вопрос: кто нибудь из вас заметил, как кто то из присутствовавших вручил мистеру Бассетту листок? Мне не нужна еще
одна серия отрицательных ответов. Хочу услышать «да». Так как же?
Никаких «да» не последовало. Лишь Роуман Вилар заметил:
– Мы не можем спросить Пьера. Он мертв.
Наш специалист по эвфемистической безопасности весь состоял из острых углов: острый подбородок, острый нос, угловатые уши, колючие плечи.
Вероятно, самый молодой из всех. На глазок – около сорока лет. Его слова о невозможности спросить Пьера привлекли мое внимание к важному
обстоятельству: разговаривая с Вулфом утром в среду, я не имел ни малейшего представления о том, сколько можно поднять пыли с помощью одной
маленькой лжи.