У Лили Роуэн мне
доводилось встречаться с различными людьми – поэтами из Боливии, пианистами из Венгрии, девушками из Вайоминга и Юты, – которых Лили старалась
поддержать, – но видеть Дору Миллер не приходилось. Когда она приехала в Нью Йорк из Канзаса, театральный агент посоветовал ей взять
артистический псевдоним, и она избрала «Дореми». Можно подумать, что певице с подобной сценической фамилией сделать блестящую карьеру – раз
плюнуть. Однако к тому времени, когда Лили рассказала мне о ней, Дореми снималась лишь в телевизионных рекламных роликах. Возможно, газета
«Таймс» вовсе не упомянула о том, что миссис Харви Г. Бассетт когда то называла себя Дореми, но «Газетт» сделала это непременно, и я как то
пропустил этот важный факт. Бесспорно, повлияло потрясение.
На первом этаже я вошел в телефонную будку, плотно притворил дверь и набрал известный мне номер. После восьми сигналов – вполне нормальное
явление для этого номера – послышалось мелодичное «алло?». У нее это всегда звучит как вопрос.
– Алло! С прекрасной погодой тебя, – сказал я.
– Она великолепна. Я пока еще ни разу не позвонила тебе. Ты должен нежно погладить меня по головке или по тому месту, где, по твоему мнению, это
доставит мне наибольшее наслаждение. Ты живой и в добром здравии? Звонишь из дома?
– Я пока жив и нахожусь в десяти кварталах от твоей квартиры. Всего десять минут пешком, если ты, конечно, не против хорошей компании.
– Ты не компания; как тебе известно, мы до сих пор окончательно не решили, как называются наши отношения. Впрочем, я свободно изъясняюсь по
английски. Обед почти готов. Переходи улицу только на зеленый свет.
Мы одновременно повесили трубки. Одно из наших многих достоинств – мы оба умели своевременно давать отбой.
Даже если бы здесь проживал кто то другой, все равно было бы приятно войти в эту фешенебельную квартиру на самом верху нью йоркского небоскреба,
находящегося на Восточной Шестьдесят третьей улице; правда, при другом жильце внутреннее убранство и выглядело бы по другому. Из нынешней
обстановки я – будь бы моя воля – удалил бы лишь картины, висящие в гостиной и принадлежащие кисти некоего де Кунинга, и электрический камин во
второй спальне. Мне также по душе здешнее обхождение. Лили почти всегда открывает входную дверь сама и не стремится помочь, когда мужчина
снимает пальто в прихожей. Мы обычно не приветствуем друг друга поцелуем, однако на этот раз она, положив ладони мне на руки, вытянула навстречу
губы, и я не отверг приглашения. Более того, я сполна вознаградил ее за комплимент.
Отступив, Лили требовательно спросила:
– Где ты был и чем занимался в понедельник, двадцать восьмого октября, в половине второго ночи?
– Попытайся еще разок, – заметил я. – Ты ведь все перепутала, тебя на самом деле интересует вторник и двадцать девятое октября. Но сперва хочу
сознаться: я вторгся к тебе обманным путем, потому что мне нужна помощь.
– Разумеется, – кивнула она. – Сразу поняла, когда ты поздравил меня с прекрасной погодой. Ты напоминаешь мне о моем ирландском происхождении
только тогда, когда тебе что то от меня нужно. Кроме того, это означает, что ты спешишь, следовательно, мы немедленно садимся за стол. Еды
достаточно.
Лили провела меня через гостиную в свой рабочий кабинет, где письменный стол, шкафы, книжные полки и пишущая машинка занимали почти все
пространство, едва оставляя место для маленького столика, за которым двое могли уютно пообедать. Как только мы уселись, вошла Мими с нагруженным
подносом.