Старков рассмеялся, и, словно сдаваясь в плен, шутливо приподнял руки.
– Ни за тех, ни за других, Василий Николаевич! Ты мне – друг, товарищ и даже брат!
– То-то же, – смягчился подполковник. – Мы с тобой столько вместе хлебнули… всякого дерьма – и ты решил, что мы тебя одного «под танк сунем»?! Ты, Лёш, ни разу не ссучился, и мы тебе, по-моему, ни в карман, ни в чайник ни разу не писали. Поэтому «сядем усе»!
– Идёт! – рассмеялся Старков, и тут же посерьёзнел, словно сам себе скомандовал в манере Остапа Бендера: «А, ну, оставить смех!». – «Объект работы»… хм… готов к работе?
Трофименко через голову Старкова тут же махнул прислонившемуся к подоконнику оперуполномоченному капитану Андрееву.
– Давай его сюда!
Долго ждать не пришлось: уже через две минуты Андреев вталкивал в кабинет Трофименко дрожащего, словно классический банный лист, долговязового, рыжеволосого и донельзя прыщавого подростка.
– Здесь сидеть! – скомандовал Андреев, определяя новоприбывшего на стул. Стул был определён ещё раньше – и тоже в строгом соответствии с классикой: строго по центру. «Определив товарища на временное жительство», Андреев встал у него за спиной: тоже – классика.
Трофименко медленно – несмотря на живой характер, уже обзавёлся брюшком, ещё более «выдающимся» в контексте его «метр с кепкой» – выбрался из-за стола и подошёл к подследственному.
– Ты убил девчонку?
И это было характерной чертой подполковника: максимально спрямлять дорогу к истине. Он никогда «не страдал всеми этими подходами, заходами», а работал сразу в лоб – когда словом, а когда и делом.
Юнец затрясся всем телом, хотя можно было ограничиться головой.
– Н-нет…
Трофименко сделал маленький круг возле стула и сидящего на нём «объекта работы» и опять «вышел на траверз».
– А палку зачем в дыру засунул?
«Объект» затрясся ещё энергичней.
– К-к-какую п-п-палку?
– Какую палку? – начал багроветь лысиной подполковник. – Сейчас узнаешь, какую!
Он вернулся к столу, несколько секунд копался в ящике, и вынул оттуда резиной шланг диаметров сантиметров восемь. Похлопывая шлангом по ладони, он подошёл к «объекту» и широко расставил ноги, так, словно укреплял точку опоры.
– Ты видишь эту штуку у меня в руках?
Юнец, откуда-то снизу, с опаской покосился на «странный предмет».
– Вижу.
– А знаешь, что это такое?
Вместо ответа юнец отрицательно затряс головой.
– А хочешь узнать? – продолжал надвигаться на него подполковник.
На этот раз ответом ему было молчание: «объект» ещё не решил, какой ответ окажется менее болезненным для него.
– А я всё же скажу, – нехорошо, так, улыбнулся Трофименко. – Это – резиновый шланг. Но не простой, а набитый песком. А знаешь, для чего? А для того, чтобы вот такие, как ты, потом не бегали «снимать побои». Потому что нечего будет снимать! Потому что эта штука не оставляет следов! Но какие «незабываемые ощущения» она доставляет, ты себе и представить не можешь!
Состояние «объекта» можно уже было определить словами «ни жив, ни мёртв». Но подполковнику этого «промежуточного состояния» было явно недостаточно.
– Ты мне не веришь?
Вопрос – «на засыпку»: «Не верю. – Тогда получай!», «Верю – тогда «колись!». Юнец дал ответ головой – по вертикали: отважился «поверить». Подполковнику слегка «сдал назад»: и в смысле натиска, и просто отодвинулся на шаг.
– Тогда отвечай: твоя расчёска?
– К-какая расчёска?
Не оглядываясь на Старкова, Трофименко переправил через плечо раскрытую ладонь, в которую Алексей Семёнович расторопно вложил искомую расчёску для «предъявления лицом». Петухов-младший взглянул на расчёску и уронил голову.
– Моя…
– А кеды?
– Кроссовки, Василий Николаевич, – отважился влезть с поправкой Андреев.
– Не один ли хрен! – отмахнулся подполковник. – Твои?
Вниманию «объекта» были немедленно предложены кроссовки чехословацкого производства. Старков удивлённо приподнял бровь: неважно, кто раздобыл их: свои или кировские – но ребята не всё время теряли даром.
Петухов боязливо покосился на кроссовки.
– Мои… наверно…
– А вот эта хрень – тоже твоя?
Трофименко сунул прямо под нос юнцу гипсовый слепок со следа.
– Что это? – вздрогнул Петухов.
– Твоя кеда, которая отметилась на месте убийства! Экспертиза уже доказала, что она – твоя! Отвечай, сучонок: ты убил?
Петухов судорожно замотал головой, но завершить процесс ему помешал резиновый шланг, внушительно прошедшийся по его спине.
– Ай!
– Не «ай!», а только самое начало!
– Дяденька милиционер, я не убивал! – захныкал Петухов.
– Я тебе не дяденька! – взревел подполковник. – Ещё врёт, сволочь! Если не ты убивал, как твоя расчёска и следы от твоих кроссовок оказались на месте убийства? Отвечать!
Стимулирующим ответ средством вновь оказался шланг. Но ответ оказался прежним, правда, «в двойном объеме»:
– Ай, ай!
Трофименко повернулся к Старкову.
– Лёш, ты не хочешь… как бы это сказать?
– Осмотреть достопримечательности РОВД? – с усмешкой пришёл на помощь Старков.
– Да!
Старков пожал плечами.
– Ну, что ж… Я думаю, полчаса мне хватит… дам и вам – тоже… и ему…
Едва за Алексеем Семёновичем закрылась дверь, как из кабинета донеслось уже троекратное… нет, не «ура!»: «Ай, ай, ай!». Старков, уже задавший стопам направление в столовую, внезапно остановился, несколько мгновений молча шевелил губами с задумчивым взглядом – и, круто развернувшись, направился в противоположную сторону.
В противоположной стороне находился кабинет начальника ОУР майора Гапеева. Майор, как и все настоящие «опера» не терпевший канцелярщины, скрежеща зубами, корпел над бумагами.
– Ну, что, Семёныч, – моментально и даже с готовностью оторвался он от бумаг, – этот сучонок раскололся?
– Пока нет. Да и сомнение меня берёт…
Болезненно морщась, Старков потрепал мочку уха. Гапеев удивлённо вытянул губы.
– Думаешь, не он?
– Чёрт его знает, – неопределённо двинул плечом Старков. – Хлипковат он для этого дела… Маратик, ты ещё не засылал человечка проверить его окружение?
– Так проверили же!
Гапеев даже вскочил из-за стола.
– Кроссовки добыли… всё такое!
– А в школе были?
Майор увёл глаза в сторону.
– Семёныч, честное пионерское: не успели… Но сейчас я зашлю человечка, будь спок!
– Зашли, Маратик, – одобрительно кивнул головой Старков. – Нехай поспрошает у школяров, не западал ли этот хрен на девиц и не получал ли отлуп от них. В частности, от этой Котовой.
– Сделаем, Семёныч!
Майор уже давил клавишу аппарата селекторной связи. Через несколько секунд с того конца откликнулись.
– Старший лейтенант Ковалёв. Марат Николаевич, я ещё не успел отчёт закончить. Если дадите…
– Не дам! – энергично «отработал на перехват» Гапеев. – Потом закончишь, а сейчас ноги в руки – и в школу по убийству Котовой! Поспрошай там насчёт Петухова. Ну, не пытался ли он лазить девкам под юбку, щупать их, не получал ли он за это по своей прыщавой роже… всё такое. Особый упор – на Котову: может, он и её домогался. Прыщавые – они такие!
– Уже лечу, Марат Николаевич!
Гапеев с силой прижал пальцем клавишу, и с видом победителя повернулся к Старкову.
– Абгемахт, Семёныч! Просьбы? Вопросы?
Вместо ответа Старков молча протянул ему руку и вышел из кабинета.
Глава шестая
О характере проводимой «среди объекта» работы Алексей Семёнович мог иметь полное представление ещё «на дальних подступах» к кабинету Трофименко. Характерное «ай, ай, ай!» лилось уже непрерывным потоком, изредка лишь прерываемым не менее характерными звуками тупых ударов, «конечно же, даже отдалённо «не имеющими никакого сходства с непроцессуальными методами ведения допроса».
Картина, открывшаяся Старкову за открывшейся чуть раньше дверью, почему-то не поражала воображение: весь в слезах и соплях, с взъерошенными рыжими патлами Петухов активно «подвергался разъяснительной работе среди себя» со стороны… с двух сторон: подполковника Трофименко и капитана Андреева. Но всё было «чинно, благородно», без ненормативного рукоприкладства. Непрерывные подзатыльники, которыми обрабатывал «подзащитного» стоящий у него за спиной Андреев, вполне укладывались в норму и соответствовали «местным обычаям».