– Предупреждаю сразу: моё терпение – на исходе, как и время. И если ты опять будешь испытывать его, то я испытаю прочность этой резины на твоей спине. Ты не представляешь, насколько я буду огорчён, если мы с тобой не достигнем взаимопонимания.
Трофименко обернулся на Старкова.
– Товарищ старший следователь по особо важным делам!
«Повышенный в чине» – для пользы дела – Старков моментально исполнился театральной важности.
– Я прошу Вас передать мне документы, подтверждающие виновность гражданина Петухова в совершении тяжкого преступления.
Старков вложил тонюсенькую подшивку в папку с сотней чистых листов бумаги и с важным видом передал «документы» подполковнику.
– Протоколы допросов школьников, учителей и соседей – здесь? – продолжал играть Трофименко.
– Разумеется, товарищ подполковник, – тоже соответствовал образу Старков.
«Не пропадёт ваш скорбный труд»: перечень фигурантов, особенно упоминание школы, явно потрясло юнца. Он уронил голову между колен: текст шёл уже оттуда.
– Я всё скажу.
– Ну, всё, что ты хочешь сказать, мы и без тебя знаем, – поморщился Трофименко. – А мы хотели бы услышать не это, а то, что ты можешь сказать, но не хочешь в глупой надежде утаить это от нас с товарищем старшим следователем по особо важным делам.
– Так про школу не надо?
Петухов-младший робко выглянул – одними глазами – откуда-то снизу.
– Это ты – о трусах, писюне и насмешках Котовой?
«Объект» скорбно качнул головой между колен.
– Нет, об этом не надо, – лениво махнул рукой подполковник. – Лучше – с того места, когда ты пригрозил её «грохнуть» и «отодрать». Ты ведь грозился сделать и то, и другое?
На этот вопрос реакции не последовало: не самый умный даже в своей школе, Петухов, тем не менее, почувствовал, куда ведёт его этот вопрос и куда заведёт его ответ. Но он «играл с огнём»: подполковник Трофименко был не их тех «добрых следователей», которые ограничиваются показаниями, которые, в свою очередь, готовы «показать» подследственные. Трофименко свято исповедовал лозунг на тему горы и Магомета, а ещё он не собирался играть в «доброго следователя» и «следователя злого»: он всегда был самим собой, то есть, «злым следователем».
– Ты оглох, сучонок?
Подполковник уже вышел из образа и «вернулся в себя».
– Я задал вопрос: ты грозился «отодрать» и «грохнуть» Котову?
Уяснив, как завибрировал голос Трофименко и как ещё больше завибрировал в его руках шланг, Петухов тут же «отставил глухонемого».
– Да… г-грозился…
– Вот, – «подобрел» Трофименко. – А теперь расскажи, как ты привёл свой план в исполнение?
– Я его не привёл.
Покоситься в сторону вибрирующего шланга Петухов не успел, потому что шланг уже не вибрировал, а вовсю работал по спине юнца.
– Ай-ай-ай!
«Троекратно воздать» шлангу Петухов, всё же, успел.
– Но у тебя был же план? – взревел Трофименко, покручивая шлангом у самого носа Петухова.
– Был, – не стал искушать судьбу «объект».
– Очень хорошо, – благодушно одобрил Петухова Трофименко, и тут же поправился. – Очень плохо, конечно, я хотел сказать… Ну, и что это был за план?
Петухов «засмущался», но ненадолго: новая «порция шланга» сразу же вернула подследственному его образ со всеми его наличествующими обязанностями и отсутствующими правами.
– Я… хотел ей доказать, что член… что я…
– Что ты – член, или что ты – с членом? – под весёлую ухмылку уточнил Трофименко.
Петухов вновь попытался смутиться, но вид шланга заставил его передумать.
– Ну, да… То есть, что я… ну – мужчина…
– И каким образом ты хотел доказать ей это?
Юнец нахмурился и вздохнул.
– Я хотел выследить её на пустыре… ну, там, где её потом нашли…
– А как ты мог знать, что она там бывает? – заинтересованно подключился Старков, оторвавшись взглядом от окна, «за которым» отсутствовал всё это время.
– Их кот постоянно убегает туда.
– Понял: дальше.
Старков и Трофименко отработали почти в унисон.
– Я хотел… это…
– Подкараулить её, – мягко встрял Старков: у Трофименко наготове был «более народный» вариант.
– Ну, да… потом дать ей по башке кирпичом, а когда она потеряет сознание, раздеть её и засунуть ей в пиз… в… это…
– Во влагалище, – не изменил в себе интеллигенту Старков, опережая рвущегося с иным уточнением Трофименко.
– Да: в логовище.
На это раз Старков и Трофименко были единодушны: расхохотались a capello. Веселила, разумеется, не покойница – что тут весёлого: веселила серость человеческая.
«Обрадованный пониманием», юнец тут же обложился руками.
– Но я её не убивал!
– Не хотел убивать, но…
Первым за «ниточку» ухватился подполковник.
– Нет, и не хотел и не убивал! – решительно и слезоточиво принялся рвать «ниточку» юнец. – Да, я её ждал в тот день, но так и не дождался. Хотя кота ихнего я видел там, на пустыре…
– Интересное кино, – задумчиво пробормотал Старков, откуда-то «из заграницы… самого себя». – Значит, кот, всё же, ушёл «гулять сам по себе»… или «его ушли»…
– О чём это ты? – удивлённо приподнял бровь Трофименко.
– Так – мысли вслух… Ладно, Петухов-младший…
Старков рывком оторвал седалище от сиденья.
– Никакого алиби у тебя нет – даже однопроцентного. То, что ты чересчур громко возмущался насчёт «покражи» расчёски, вполне могло быть работой на публику для «отмазки». Расчёску ты потерял на пустыре, а потом придумал историю с раздевалкой.
– Но я…
– Заткнись и не мешай работать!
Трофименко тут же пособил «старшему следователю по особо важным делам» – при содействии шланга и участии рёбер Петухова.
– Продолжайте, товарищ старший следователь по особо важным делам: он больше Вам не помешает.
Старков отвесил благодарственный поклон и на мгновение призадумался.
– А скажи-ка мне, Петухов, ты папашу посвящал в свои планы? Только не врать!
Петухов опустил глаза.
– Ну, я ему… Я сказал, что хочу её…
– Хочу её?! – мгновенно «отработал на перехват» Трофименко.
– Нет, ну, не то, чтобы… Ну, в общем… то, что я вам уже рассказывал…
– А папаша? – загорелся Трофименко. – Как папаша отреагировал?
Следом за глазами юнец опустил и голову.
– Он сказал, что незачем городить огород… Ну, что он сам с ней разберётся.
– И разобрался?
Глаза подполковника зажглись хищными огоньками: тигр, а не милиционер!
Петухов засопел.
– Ну, он ходил к ним.. ну, к Котовым во двор… ну, и там пообещал… то есть сказал…
– Пригрозил, – жизнерадостно поправил Трофименко.
– Ну, да… Ну, что он её «отдерёт» за то, что она обидела его сына…
– А кому он это сказал? – продолжил солировать Трофименко: опять «удалившись за окно», Старков явно думал о чём-то своём, очевидно, никак не связанном именно с этими показаниями Петухова.
– Котовым сказал… Ну, её отцу и матери…
– Кто это слышал?
– Соседи… ну, которые – через забор.
Трофименко энергично повернулся к Старкову.
– А, Семёныч? Всё – «в цвет»!
Однако Семёныч почему-то не спешил разделять энтузиазм подполковника. Вместо жизнерадостного подключения к торжеству он сначала неопределённо пожевал губами, и лишь затем выдал текст, но совсем не тот, какой от него ждал всё ещё испускающий сияние Трофименко. Да и получателем текста оказался не Василий Николаевич.
– А скажи мне, Петухов-младший, когда ты излагал отцу свой план в отношении Котовой, кроме вас дома был кто-нибудь?
Игнорированный «уклонистом Семёнычем», «Трофименко сначала обиженно, а затем удивлённо выдул губы. Весь его вид даже не говорил, а вопиял: а это-то тут – при чём?! Зачем уводить разговор – вместе с парнем – от перспективной темы?!
Неожиданно и Петухов разделил огорчение своего «истязателя», но по другой причине. Вопрос «старшего следователя по особо важным делам» не доставил ему удовольствия лишь потому, что парень явно не возражал против собственной замены на «жертвенном ложе» и тюремных нарах. Петухов-младший со всей очевидностью не возражал против того, чтобы подставить вместо себя папашу. Поэтому он сначала огорчился, и лишь затем начал припоминать. Припоминая, он даже отважился разок дёрнуть плечом, как бы сомневаясь в надёжности памяти.