Телефонный звонок прервал раздумья.
- Дашка, привет, - зачастил в трубку высокий, нервный голос.
- Привет, - машинально отозвалась я, не узнавая говорившую.
- С трудом твой номер нашла, спасибо Ленька Мамонтов подсказал, - продолжала неизвестная женщина.
Она говорила быстро, слегка задыхаясь, словно на бегу.
- Небось гадаешь, кто звонит?
- Ну, в общем...
- Ха, Зоя Лазарева.
- Зоинька, - обрадовалась я, - сколько лет, сколько зим, как поживаешь?
С Лазаревой мы учились в одной группе. Поступали в иняз одновременно, и обе, без всякого блата, получили "отлично" на экзамене по-французскому. Вещь почти невозможная для абитуриентки данного института. Даже девочки, занимавшиеся с лучшими репетиторами, получали не больше четверки. Пятерки там ставили лишь своим, внесенным в разнообразные списки - от ректора, от декана, от парткома. Простому человеку попасть в иняз было практически невозможно. Для этого нужно было либо обладать связями, либо заплатить огромную сумму.
Но мы с Зоей ни о чем таком и не подозревали, наивно полагая, что вступительные экзамены - это всего лишь проверка знаний.
Нас отдали на растерзание Раисе Измаиловне Милославской, роскошной полной даме, безупречно владеющей языком. Ее перу принадлежало то ли двадцать, то ли тридцать учебников, методических пособий и справочников. И именно к ней попадали те, кому следовало поставить "неуд". Милославская вцепилась в меня, как терьер. Текст, предложенный для перевода, был сложным даже для пятикурсника. Минут тридцать она болтала со мной на разные темы, потом вызвала подмогу - Татьяну Карловну Раушенбах. Они начали трясти меня вдвоем. Наконец Раиса Измаиловна глянула на Раушенбах и промямлила:
- Кажется, коллега, здесь "отлично".
- Да, - вздохнула та, - ничего не поделаешь.
Я выпала в коридор и встала у окна. Прохладный июньский ветерок приятно пробегал по взмокшей спине. Спасибо, Сюзи! В огромной коммунальной квартире, где прошло мое детство, жила настоящая парижанка - Сюзетта, жена погибшего в сталинских лагерях французского коммуниста. Сюзи практически не владела русским языком, страшно бедствовала, и моя бабушка наняла ее нянькой. К трем годам я говорила по-французски лучше, чем по-русски. Сюзи научила меня читать и писать. В школе мне порой было трудно на уроках русского языка. Зато преподавательница французского вечно ставила меня всем в пример.
Следом за мной в коридор вылетела красная Зоя.
- Пятерка, - прошептала она, - тебе не кажется, что они пытались нас завалить? Вон та, черненькая, еле-еле читала, а ей сразу "отлично" влепили.
Я пожала плечами:
- Может, и хотели отсеять, только не получилось, а откуда ты так здорово язык знаешь?
- Шпион научил, - хмыкнула Зоя.
- Кто? - изумилась я.
- Видишь ли, - захихикала Зоя, - я из Верми, городок такой в Сибири, прямо возле центральной площади - зона. А дома у нас комнату снимал вольный поселенец, его за шпионаж посадили в 50-х. По-русски так и не научился, пришлось нам французский осваивать. Ему в 65-м срок вышел, только Пьер успел в маму влюбиться и остался. Мы с ним только по-французски болтали, и мамулька тоже его язык выучила. Он ее замуж зовет, да она боится, все-таки шпион. Так и живут без росписи.
Пять лет мы грызли вместе грамматику, потом наши пути разошлись, и вот Зойка неожиданно звонит.
- Слушай, Дашутка, помнишь, какая у нас дата?
- Нет, - растерялась я.
- Двадцать лет, как иняз закончили! А ведь верно, надо же, сколько времени пролетело.
- Вот решили собраться, - частила Зоя, - почти всех разыскали: и Катьку Волкову, и Федю Пригожина, и Раю Скоркину.