Рой кивнул, и наш «форд» медленно, как сонная муха, пополз за угол, подальше от посторонних глаз.
— Гробы делают здесь, так что труп здесь. — Рой вылез из своей развалюхи, по очереди вытаскивая одну длинную ногу за другой. — Гроб вернули сюда, потому что он был
изготовлен здесь. Идем, пока не появились индейцы!
Вслед за ним я вошел в прохладную пещеру, где на стеллажах стояли предметы мебели эпохи Наполеона и трон Юлия Цезаря ждал своего хозяина, оставшегося в далеком прошлом.
Я огляделся.
«Ничто не умирает навсегда, — подумал я. — Все возвращается. Если захочешь, конечно.
И где он прячется? Где он воскрес? Здесь, — думал я. — О да, это здесь.
В головах мужчин, что приходят с готовым обедом навынос и выглядят как рабочие, а уходя, выглядят как мужья или идеальные любовники».
А что же в промежутке?
Построй пароход «Красавица Миссисипи»,[58] если хочешь швартоваться у причалов Нового Орлеана, или возведи колоннаду Бернини[59] на задворках. Или построй новый Эмпайр-
стейт-билдинг, а потом создай огромную механическую обезьяну, которая сможет забраться на небоскреб.
Твоя фантазия — для них чертеж, все они правнуки Микеланджело и да Винчи, отцы вчерашнего, сыновья будущего.
И вот сейчас мой друг Рой, пригнувшись, нырнул в темную пещеру за ковбойским салуном и потащил меня за собой, пробираясь между спрятанных там фасадов Багдада и Верхнего
Сандаски.
Тишина. Все ушли обедать.
Рой потянул носом воздух и тихо засмеялся.
— Боже мой, да! Чувствуешь этот запах! Опилки! Из-за них я бегал с тобой в школьную столярку. И еще звук деревообрабатывающего станка. Сразу слышно: люди работают. У меня
руки так и тряслись. Погляди-ка. — Рой остановился рядом с длинным стеклянным футляром и залюбовался.
Там был фрегат «Баунти»[60] в миниатюре: двадцать дюймов в длину, — в полной оснастке он плыл по воображаемым морям два долгих века назад.
— Ну же, давай, — тихо сказал Рой. — Потрогай.
Я прикоснулся к фрегату, и меня охватил такой восторг, что я забыл, зачем мы пришли, и мне захотелось остаться здесь навсегда. Но Рой в конце концов оттащил меня прочь.
— Ну что, счастливчик, — шепнул он мне, — выбирай какой хочешь.
Перед нами в теплой полумгле раскинулся огромный склад гробов, простиравшийся на пятьдесят футов вглубь.
— Зачем им столько? — спросил я, когда мы подошли ближе.
— Чтобы похоронить всех дохлых индеек, которых наклепает киностудия до Дня благодарения.
Мы подошли к траурному конвейеру.
— Все твои, — сказал Рой. — Выбирай.
— Наверху вряд ли. Слишком высоко. А люди ленивы. Поэтому… вот этот.
Я пнул ботинком ближайший гроб.
— Давай, — торопил Рой, подсмеиваясь над моей нерешительностью. — Открывай.
— Нет, ты.
Рой наклонился и попробовал поднять крышку.
— Черт!
Гроб был наглухо заколочен.
Где-то послышался автомобильный гудок. Мы выглянули наружу.
К нам по томбстоунской улице подъезжала машина.
— Скорее! — Рой бросился к одному из столов, лихорадочно порылся в инструментах и нашел молоток и лом, чтобы вытащить гвозди.
— Господибожемой, — прошептал я.
Там, в ослепительных лучах полуденного солнца, поднимая пыль, во двор конюшни въезжал «роллс-ройс» Мэнни Либера.
— Бежим отсюда!
— Нет, пока не посмотрим… есть!
Последний гвоздь отлетел прочь.