Но пока арабы занимались тем, что запирали женщин, римляне и другие христиане объединились и решили изменить правила игры в Средиземноморье. Гоняться за женщинами, заявили они, больше не актуально. Отныне султаном будет тот, кто построит самое мощное оружие и машины, в том числе пистолеты и большие корабли. Но римляне и другие христиане решили не говорить арабам про это, они решили держать это в секрете, чтобы застать арабов врасплох. Арабы пошли спать, думая, что знают правила игры.
В этот момент Хама замолкала и вскакивала на ноги, чтобы представить историю в лицах для Самира и меня, совершенно игнорируя громкие протесты лаллы Мани и лаллы Радии. Между тем тетя Хабиба кривила рот, чтобы не было заметно, как она улыбается. Тогда Хама приподнимала свой белый кружевной камис, чтобы освободить ноги и вспрыгнуть на свободный диван. Она растягивалась на диване, как будто спала, зарывшись головой в одной из больших подушек, закрывала веснушчатое лицо своими беспутными рыжими волосами и объявляла: «Арабы заснули». Потом она закрывала глаза и начинала храпеть, но через минуту вскакивала с таким видом, будто только что пробудилась от глубокого сна, и устремляла на нас с Самиром такой взгляд, будто никогда раньше нас не видела.
«Несколько недель назад арабы наконец-то проснулись! – говорила она. – Кости Гаруна аль-Рашида обратились в пыль, а пыль смыл дождь. Дождевая вода потекла в реку Тигр и оттуда в море, где все большое становится крошечным, и потерялась в свирепых волнах. Французский король теперь правит в нашей части света. Его титулуют президентом Французской Республики. У него огромный дворец в Париже, который называется Елисейским, и у него – ну надо же! – только одна жена! И никакого гарема. И эта одна жена бегает по улицам в короткой юбке и с вырезом на груди. Все видят ее филейную часть и грудь, но никто ни на секунду не сомневается, что президент Французской Республики – самый могущественный человек в стране. Власть мужчин больше не измеряется количеством женщин, сидящих у них под замком. Вот только в Фесе это новость, потому что у нас все часы остановились еще во времена Гаруна аль-Рашида!»
Потом Хама прыгала назад на диван, закрывала глаза и зарывалась лицом в подушку из цветастого шелка. Наступала тишина.
Мы с Самиром обожали рассказ Хамы, потому что она была очень хорошая актриса. Я всегда внимательно наблюдала за ней, чтобы тоже научиться вкладывать движения в слова. Надо было говорить слова и в то же время двигаться и жестикулировать. Но не всех повествование Хамы увлекало так же, как нас с Самиром. Ее собственная мать, лалла Радия, сначала ужасалась, а потом сердилась, особенно при упоминании Гаруна аль-Рашида. Лалла Радия была грамотная женщина, которая читала исторические книги, этому она научилась от отца, известного религиозного авторитета в Рабате. Ей не нравилось, когда люди смеются над халифами вообще и над Гаруном аль-Рашидом в частности. «О Аллах! – кричала она. – Прости мою дочь, она опять нападает на халифов! И забивает головы детям чепухой! Два равно чудовищных греха. Бедняжки, если Хама не прекратит, у них сложится очень превратное представление о наших предках».
Потом лалла Радия просила Самира и меня сесть рядом с ней, чтобы рассказать, как все было на самом деле, и внушить нам любовь к халифу Гаруну. «Он был главою всех халифов, – говорила она, – он завоевал Византию, и мусульманский флаг высоко реял в христианских столицах». Она также настаивала на том, что ее дочь совершенно не понимает, что такое гарем. Гарем – это прекрасное установление. Все уважаемые мужчины обеспечивают своих женщин, чтобы тем не приходилось идти на опасные, неспокойные улицы. Они дарят им прекрасные дворцы с мраморными полами и фонтанами, вкусную еду, красивую одежду и драгоценности. Что еще нужно женщине для счастья? Только такие бедные женщины, как Луза, жена привратника Ахмеда, вынуждены выходить из дома, работать и заботиться о собственном пропитании. А привилегированные женщины избавлены от таких невзгод.
Мы с Самиром часто не могли разобраться в этих противоречиях и пытались хоть как-то структурировать сведения. У взрослых такой беспорядок в голове. Гарем как-то связан с мужчинами и женщинами – это один факт. Он также связан с домами, стенами и улицами – это второй факт. Пока что все просто и понятно: поставь четыре стены посреди улицы – и вот у тебя дом. Потом посади в дом женщин и выпусти мужчин – и вот у тебя гарем. Но что будет, как-то осме лилась я спросить Самира, если посадить в дом мужчин, а женщин выпустить? Самир сказал, что я все усложняю, причем как раз когда мы хоть что-то нащупали. Тогда я согласилась опять посадить женщин внутрь и выпустить мужчин, и мы продолжили наше расследование. Проблема была в том, что стены и все такое соответствовало нашему гарему в Фесе, но совершенно не соответствовало гарему на ферме.
Глава 6. Таму и ее лошадь
Гарем на ферме располагался в огромном одноэтажном здании в форме буквы Т, окруженном садами и прудами. Правая сторона дома принадлежала жен щинам, левая – мужчинам, и ажурная двухметровая ограда из бамбука отмечала хадд (границу) между ними. Две части дома на самом деле представляли собой два одинаковых здания, построенные стена к стене, с симметричными фасадами и просторными сводчатыми колоннадами, благодаря которым даже в самую сильную жару в гостиных и комнатах поменьше стояла прохлада. Колоннады идеально подходили для того, чтобы играть в прятки, и дети на ферме были гораздо более смелые, чем в Фесе. Они карабкались на колонны с голыми ногами и спры ги вали, как акробаты. Они не боялись лягушек, маленьких ящериц и мелких летучих тварей, которые налетали на тебя без остановки, когда ты шла по коридорам. Полы были выложены черно-белыми пли тами, а колонны облицованы редким сочетанием бледно-желтой и темно-золотой мозаики, которая нравилась дедушке и которую я нигде больше не видела. Высокие кованые решетки тонкой работы окружали сады, арочные двери в них всегда казались закрытыми, но надо было только толкнуть их, и ты попадал на луг. В мужском саду было немного деревьев и много аккуратно подстриженного цветущего кустарника, а вот у женщин был совсем другой сад. Его заполонили необычные деревья и другие растения и всевозможные животные, потому что каждая жена требовала себе участок, который называла своим садом, где выращивала овощи, кур, уток и павлинов. Нельзя было даже прогуляться по саду, не нарушив чьих-то владений, и животные везде следовали за тобою, даже под арками мощеных колоннад, производя ужасный шум, который резко контрастировал с монастырской тишиной мужского сада.
Вокруг главного здания были разбросаны несколько других построек. Справа стояла Ясминина. Она настояла на ней, объяснив дедушке, что должна находиться как можно дальше от лаллы Тор. У лаллы Тор был собственный отдельный дворец с зеркалами во всю стену, разноцветным деревянным потолком с зеркалами и канделябрами. Павильон Ясмины состоял из большой, очень простой комнаты без всяких излишеств. Роскошь ее не заботила, лишь бы только держаться подальше от главного здания и иметь достаточно места, чтобы экспериментировать с деревьями и цветами и растить уток и павлинов. У павильона Ясмины был второй этаж, который построили для Таму, после того как она сбежала от войны в Рифских горах на севере. Ясмина заботилась о Таму, когда та болела, и они стали близкими подругами.
Таму появилась на ферме в 1926 году, после того, как объединенные французские и испанские войска разгромили Абда аль-Крима. Однажды утром она возникла на горизонте плоской равнины Гарб верхом на испанской лошади, одетая в мужской белый плащ и женский шарф, чтобы солдаты в нее не стреляли. Все жены дедушки любили рассказывать о ее прибытии на ферму, и это было не хуже сказок из «Тысячи и одной ночи» или даже лучше, потому что Таму была прямо тут, слушала, улыбалась, радуясь всеобщему вниманию. Она явилась в то утро в тяжелых берберских браслетах из серебра с торчащими шипами, в таких браслетах, которые при необходимости можно было использовать для самообороны. На правом бедре у нее висел ханджар – кинжал, а у седла под плащом она прятала настоящее испанское ружье. У нее было треугольное лицо с зеленой татуировкой на остром подбородке, пронизывающие черные глаза, которые не моргая смотрели на тебя, и длинная коса медного цвета, свисавшая на левое плечо. Она остановилась в нескольких сотнях шагов от фермы и попросила проводить ее к хозяину дома.