Впереди лес родной стоял, а духу сразу вертаться не хватило. Больно боялся насмешек и горьких взглядов отца, которому и жизнь после моего возврата не мила будет. Он один меня растил. Решил тут приостановиться. До поры. Пока случай не подвернется родной дом повидать. Узнал, что народец этот совсем уродец. Братья на сестрах женятся, отцы на дочерях, сыновья на матерях. Потому так шло, что каждая баба у них на вес золота. Где взять окромя своих? Прошелся я по долине. Обнаружил еще пять поселений. В каждом из них встречен был так же, как и в первом. Глаза повытаращили и каждое слово исполняют без задержки. Пользуясь тем, велел им собирать манатки и скорым ходом идти со мной сюда. Они ведь друг для друга и не существовали. Вражда давняя разделила надолго.
Тут и поселиться велел. Запретил строго на своих женщинах жениться. Велел из других семей брать. А за каждую выкуп давать, чтобы урону в семье от того что лишние руки работные ушли, не было. Потом еще с десяток семей отыскали и тоже сюда привели. И пошел нормальный здоровый род. А земля-то благодатная. С одной стороны озеро. С другой долина на которой они уж издавна научились зерно собирать да в пищу пускать. Я же за свою дорогу многого насмотрелся и многому научился. Стал с ними избы ставить из того, что под рукой. Видел, как теперь живем. Научил лен-траву мять и на нити делить. Вот и одеты теперь все. А на зиму одежку из зверя убитого, из коз, которых сами растим, готовим, как везде водится.
В скорости, после того, как новой жизни учить стал народ приозерцев, явился ко мне во сне Род.
– Нашел место свое? – Спашивает
– Нашел, видать. – Ответствую
– В том и задача твоя была, Избранник. Веди народ этот к хорошему будущему. Заслужили они. Долго страдали, никого не трогали. На то даю тебе триста лет жизни. Хватит? – И рассмеявшись, исчез.
Так-то. И верно! Уже нет на земле никого, с кем впервой встретился. Уже внуки их дедами стали, а я все в делах да заботах. Столь семей вокруг собралось, что уже три веси по сотне домов имеем. И еще одну заложили…
– А где же с дедом моим встретиться довелось? – Поинтересовался Бер.
– Вскорости, после того как Род навестил, рискнул я в лес войти тайком, чтобы взглянуть со стороны на родичей своих. Близко подобрался к поселению. Многих узрел. Горечь в грудь наползла. А объявиться не мог. Слово на то строгий запрет наложило. В обрат собрался, когда на мальчонку наткнулся. Он испугался незнакомца. А я, чтобы запутать в край и наговорил ему, что в приозерье народ не гостеприимен, потому далеко в лес ходить ему не надобно. Вдруг столкнется с кем из них. Вот он-то и назвался Кремнем. Вернулся когда, своим людишкам страху от ведов навел. Вдруг кто иной моим путем в лес прогуляется. Любопытны все. Так и сохранил тайну свою, пока о тебе не услышал. Нигде не сказано, что о том молвить тебе не могу. Упустил, видать, Род. Может, нарочито упустил…
– Каков же путь твой был, Исхор. Расскажи. Может мне польза какая будет наперед. – Попросил Бер
– Вот на то Слово строгий запрет положило. То, что дед с Гостомыслом тебе в голову положили, и неси с собой. Сам все узнать должен. А пока пошли в народ. Банька созреть должна. Помойтесь с дороги с любавой своей, а потом и похарчуем тем, что с помощью Рода обрести смогли. Только забудь на людях, что родня мы. Ты – вед. А я из озера явленный по воле Рода и для службы ему. Учти то! Пошли уж! Ты Тонора точно с собой берешь? И верно. Какой-никакой, а помощник. А здесь ему житье спокойное не дадут. Сам виноват, верно. Только любой живой зачаток должен со всеми вровень быть. Иначе погибель ему. Забирай с собой.
Вдоль улицы от самого дома Исхора в два ряда ставились уже столы и скамьи.
– Это зачем? – Спросил Бер.
– Принято у нас так. Коли гость в веси объявился, сообща откушать да за столом и разговоры поразговаривать. Расскажи им то, чего знать захотят о ведах. Чего теперь таиться, когда вас увидели и поняли, что справедливый вы народ и не злобный вовсе. Хватит туман напускать. Кто иной захочет в лес пробраться. Пусть. Далеко не уйдет с первого разу. А там, глядишь, и навстречу кто выглянет. – Ответил Исхор. – Возьми у Белана одежонку свежую. Льняная. Мягкая. После баньки в самый раз. Ольхе твой бабы тоже чего надо подобрали. Не далеко от них в росте ушла. Тяжелый путь себе эта былинка выбрала. Видно, так Роду надобно. Ничего без его воли с Избранником не случится. Я так думаю. Ну, иди. Столы уж накрывать начали. Веди его в баню, Белан.
Глава 5
Бабка Пороша, сухонькая, жилистая, подвижная, напомнила Ольхе ее родную бабушку. Слезинка грусти скатилась из глаз. Такая же заботливая и всюду успевающая, она выведала у Ольхи все, что было промеж и ней и Бером и, хорошенько пропарив в бане, обрядила в белый наряд из льняной ткани, которую Ольха раньше и не видела. Длинная рубаха из тонкой ткани уютно обволокла ее распаренное тело, словно лаская. Поверх рубахи надели юбку с сине-красным узором с широким пояском, плетенным из бечевы. Надет был и жилет из такой же толстой ткани, как и юбка и такой же раскраски.
– Это из козьего пуха сделано, доченька. Наши бабы такие из него узоры вывязывают! Вот и тебе впору все пришлось! Красавица! – Лопотала бабка Пороша, повязывая ее голову узорчатым платком. – А это я тебе завтра надену!
В руках у бабки была шапочка с ленточками для подвязки на лбу. В точности такая, какая сидела и на голове бабки.
– У нас заведено так, что девка, бабой ставшая, волос свой долгий режет коротко и голову такой вот штуковиной покрывает. У вас иначе? Тоже так? Тогда и сгодится! – Хитро подмигнула Ольхе. – Вот, сапожки надень.
Она протянула Ольхе пару красных сапожек из тонкой козьей кожи.
– Наши мужики наловчились такие тачать! Загляденье! И подошва тройная! Сносу не будет! – Нахваливала Пороша. – Надевай. Чисто – невеста!
Действительно, новое одеяние так украсило девушку и так подчеркнуло все ее прелести, что даже бабкины дочки глазищи вылупили на нее в восторге.
– Прими, бабушка, мое прежнее одеяние себе в подарок. В следующую зиму греть тебя будет! – Предложила Ольха. – Мне его в дорогу тащить удобства нет.
– Погодь, девка! – Остановила ее бабка Пороша. – Теперь не тебе одной думать, как быть. Настанет новый день и мужик твой порешает, что да как. Понятно тебе? Аль забыла, зачем следом, как пес верный метнулась? Не красней! Все мы через то идем. И все поначалу от одной мысли краснеем. А потом взахлеб счастья просим, ласки мужской. Детишек рожаем от того. Много рожаем. Потому как многого от мужиков и ждем.
Так-то! Пошли уж. Видать, суженого твоего уж и отпарили да принарядили.
– Ты о чем, бабушка?
– О чем надо. Исхор так велел после разговора с Избранником. Радость нам выпала. Женить вас будем. Уж и избу вам освободили на время. Все готово. Коли Исхор говорит, то знает о чем. Он у нас далеко наперед все видит. От того, как сам от Рода к нам из озера пришел, многое может, что простому человеку никогда не смочь. – Пояснила бабка, вытянув Ольху на улицу и увлекая за собой туда, где уже сидели рядышком во главе столов Исхор и Бер. Оба статные, широкоплечие. В белых одеждах местного покроя. Одно отличало Бера – накинут на нем был поверх рубахи жилет из медвежьей шкуры, от которого ему велено было никогда не избавляться, пока путь свой к Роду не завершит.
Когда Пороша в окружении других баб и девок подвела Ольху к столу, Исхор и Бер поднялись и вышли из-за стола.
– У тебя жених, Исхор, а у меня невеста его. Как рядиться будем? Как их судьбу наладим? – Начиная обрядное действо заговорила Пороша.
– Два голубя в небе, две утки в озере, две мышки в норе. Отчего же порознь Ольхе с Избранным по Белому Свету шастать? Давай Пороша соединим их. Я тебе за то выкуп дам. Вот, глянь, ленты какие! Таких ни у кого боле тут нет. С собой принес, когда к народу явился. Столько лет хранил в память о днях тех… Теперь тебе жалую. Отдашь невесту жениху?!