Надежда ест пироги, думает о том, как ей не хочется домой, в свои две просторные пустые комнаты, а Эльвира Александровна рассказывает, как славился на весь Ленинград, да что Ленинград, на всю Россию кондитерский цех «Англии»!
— Надюш, ты куда? — Это Юля Беляева, озабоченная кофе, выскочила наперерез, но Надежда только махнула рукой и пробежала дальше.
Никого у нее не осталось, кроме Лидочки и Марьи Максимовны!.. Никого…
Она выбежала на лестницу, которая выходила окнами во внутренний двор, мрачный и глубокий колодец, где никогда не было солнца, и тут поплакала немного. На работе плакать нельзя, учила ее Лидочка. Как только увидят, что ослабела, живьем сожрут.
Когда под дверью застучали каблуки, она выхватила из кармана форменного пиджака платок, отерла глаза. Поймала свое отражение в стекле — вроде все нормально! — и надела на лицо улыбку.
Улыбка не пригодилась, потому что вошла Лидочка.
— Опять рыдаешь, дура? — спросила она. — Ну порыдай, порыдай, ладно уж!
— Да я порыдала уже, Лидочка.
— Самый сложный вопрос у тебя еще впереди, — сказала та назидательно и закурила. — Что ты станешь с ним делать, когда он вернется?
— Он не вернется, — понуро сказала Надежда. — Он даже не позвонил ни разу.
— Он вернется, — повторила Лидочка и прищурилась. — Это я тебе говорю! Ко мне все возвращались, и мне приходилось прогонять их взашей! А однажды вернулись сразу двое, а у меня в этот момент уже был третий. И на моей кухне они выясняли друг у друга, кто из них главнее и кто решил вернуться первым! При этом они еще жрали водку и на меня не обращали никакого внимания.
Надежда улыбнулась.
— Мой не такой. Мой гордый и.., сильный человек.
— Ага, — согласилась Лидочка. — Какой-то идиот из пятьсот восьмидесятого, когда выезжал, подарил мне духи. Он-то идиот, а духи оказались приличные. Хочешь попробовать?
— Нет.
— Сильные и гордые мужчины не бросают женщин на произвол судьбы, — категорично заявила Лидочка. — Никогда. Им это даже в голову не приходит, именно потому, что они сильные и умные. У них в избытке имеется то, чего у твоего нет и в помине, — ответственность!
— Мой муж, — оскорбилась Надежда, — очень ответственный человек.
— Ага, — опять согласилась Лидочка. — Поэтому ты сегодня идешь развлекать еще одного ответственного. Нашего дорогого американского друга полковника Уолша.
— Я?!
— Я все равно не могу. — И Лидочка сделала плачущее лицо. — Я уже стара для того, чтобы развлекать тридцатилетних мужчин. Нет, то есть я-то не против, но, боюсь, коллектив не поймет, и меня повлекут на партсобрание!
— Партию давно отменили, — мрачно сказала Надежда, которая знала совершенно точно, что с Лидочкой спорить бессмысленно и теперь ей придется тащиться развлекать американца. — Что вы придумали, Лидия Арсеньевна?
— Ты бы еще сказала — госпожа Арсентьева, как любит говорить наш управляющий, — усмехнулась Лидочка. Отчество и фамилия у нее сочетались причудливо. — А тебе все равно делать нечего. Как говорит наш милый Пейсахович, твой Моисей сегодня не вернется! А вернется — тем лучше, подождет немного у порога!
— Что вы пообещали американцу?
— Что ты покажешь ему Санкт-Петербург ранней осенью или поздним летом, ибо у нас, на Неве, лето и осень весьма относительны. Ну и, разумеется, вверишь себя его заботам!..
— И он согласился?
— А куда ему было деваться? Я сказала, что в молодости ты работала экскурсоводом, и это такое русское гостеприимство — таскаться с иностранцами вокруг Исаакиевкого собора.