На крупном лице Ллойда Бакстера ясно читалось, во что он ставит мнение жены букмекера. Но, видимо, оно в конце концов на него повлияло: когда стихли аплодисменты в честь очередного победителя, Бакстер, к моему удивлению, легко тронул меня за рукав, чтобы я не спешил уходить. Однако он по-прежнему мялся, и я решил ему помочь.
— Я все задаюсь вопросом, — осторожно приступил я, — видели вы или нет того, кто входил ко мне в демонстрационный зал в новогоднюю ночь.
Он долго молчал, потом едва заметно кивнул.
— Входил человек. Помнится, он спросил о вас, я ответил, что вы вышли. Но я не смог его разглядеть. Порой я вижу все в искаженном виде.
— У вас же наверняка есть таблетки.
— Разумеется, есть! — раздраженно ответил он. — Но в тот страшный день я просто забыл их принять.
Я спросил, не мог бы он, несмотря на искажения, описать моего неизвестного гостя.
— Нет. Очнулся я уже в больнице. — Затем он неуверенно протянул: — Худой мужчина лет за пятьдесят, с седой бородой.
По описанию он никак не походил на вора. Бакстер, должно быть, заметил мои сомнения, потому что добавил: на его взгляд, седобородый больше всего напоминал университетского преподавателя. Профессора.
— Обычный покупатель? — спросил я. — Интересовался стеклом?
Бакстер не помнил.
— Даже если он что-то и говорил, я слышал только бессмысленное бормотание. Довольно часто я все воспринимаю в превратном виде. Что-то вроде предупреждения. Порой удается немного исправить картину или хотя бы приготовиться к приступу, но в тот вечер все случилось слишком быстро.
Я подумал, что Бакстер со мной чрезвычайно откровенен и доверителен.
— Этот бородач, — сказал я, — он, верно, видел, как начинался ваш э-э… ваш приступ. Тогда почему он вам не помог? Как, по-вашему, он просто не знал, что делать, или забрал парусиновую сумку с деньгами и был таков?
— И видеопленку, — добавил Бакстер.
От неожиданности я ойкнул, потом спросил:
— Какую пленку?
Ллойд Бакстер наморщил лоб:
— Он ее попросил.
— И вы ему отдали?
— Нет. Да. Нет. Не знаю.
Стало ясно, что воспоминания Ллойда Бакстера о том вечере и вправду напоминают яичницу-болтунью. Просто так уж мне повезло, что его припадку надо было случиться в самое неподходящее время.
Мы распрощались. Снаружи меня ждал дрожавший от холода Уэрдингтон. Он заявил, что хочет есть, и мы пошли искать, где бы перекусить. Пока он уплетал две полные тарелки пирога с мясом и почками (свою и мою порции), я ему объяснил, что теперь мы ищем худого седобородого мужчину за пятьдесят, похожего на преподавателя высшей школы.
— Как тебе это нравится? — спросил я. — Допустим, мистер Седобородый отдает пленку Мартину, тот передает ее Эдди Пейну, а Пейн — мне. После гибели Мартина мистер Седобородый решает вернуть свою видеопленку и выясняет, что та у меня в Бродвее. Он забирает пленку и заодно, поддавшись искушению, — сумку с деньгами, которую я как последний дурак оставил на виду. В результате он вынужден помалкивать о том, что забрал пленку.
— Потому что тем самым признается и в краже наличных?
— Железно.
Мой телохранитель вздохнул и добрал с тарелки последние крошки.
— Чего теперь ждать? — спросил он.
— Могу только гадать.
— Вот и давай. Гадай. Потому как циклопропаном нас травил вовсе не старикан. Малыш Дэниэл рассказал, какие на нем были кроссовки — таких никто, кроме подростка, не наденет даже под страхом смерти.
Тут я с ним не был согласен. Седобородые эксцентрики могут носить все, что угодно.