По мере того как Луиджи Альбрицци говорил, бледность понемногу исчезала с лица Лоренцано; он перестал дрожать и задышал свободнее.
– Ах! Друг мой! Брат мой! – воскликнул он, как только маркиз умолк. – К чему вы просите прощения? Пусть вы бы правы, сказав, что ваше внезапное, неожиданное появления глубоко меня взволновало – ведь вы так похожи на мою незабвенную Бьянку! – но тем не менее я несказанно рад случаю снова обнять вас!
Горячо прижав маркиза к груди, он обернулся к своим гостям и гордо произнес:
– Господа, представляю вам моего шурина, маркиза Луиджи Альбрицци.
– А мне, в свою очередь, позвольте, – произнес Луиджи, беря за руку своего спутника, – представить вам шевалье Карло Базаччо; он, как и я, неаполитанец, и, опять же, как и я, возвратился в Европу после шестилетнего отсутствия и теперь, желая развлечься как следует в Париже, готов потратить сколько угодно миллионов их числа тех, что привез с собой.
– Миллионов! – с оттенком величайшего любопытства повторили семь или восемь голосов.
– Мой бог! Ну да, миллионов! – повторил, улыбнувшись, Луиджи Альбрицци. – Пословица, которая гласит, что катящийся камень не покрывается мохом, не всегда верна; в частности, в отношении нас, меня и моего друга, она не оправдалась. Мы с ним «катались» очень много, но стали богаче других королей… Но не лучше ли будет, господа, теперь, когда вы знаете, кто мы, поговорить за столом?
– Да-да, за стол, за стол! – подхватил Лоренцано, совсем оправившийся от своего замешательства. – Вы должны сесть рядом со мною, Луиджи.
– Извольте!
– А шевалье Базаччо сядет между господами Рэймоном де Бомоном и Людовиком Ла Фреттом, – предложил д'Аджасет.
– А! – произнес шевалье, раскланиваясь. – Так я имею честь видеть сыновей отважного барона дез Адре?
Рэймон и Людовик пытливо взглянули на него, справедливо полагая, что он насмехается, награждая их отца таким эпитетом; но лицо шевалье выражало такую искренность, что они тут же успокоились, припомнив к тому же, что он иностранец и потому, быть может, действительно слышал лишь о храбрости сеньора де Бомона.
– Да, сударь, – сказал Рэймон, – мы сыновья барона дез Адре.
Людовик не ответил; он довольствовался едва заметным утвердительным кивком.
Завязалась легкая оживленная беседа, в которой принимали участие все, кроме задумчивого Рудольфа де Солерна и скромного Людовика Ла Фретта.
Едва ли нужно упоминать, что средоточием всеобщего внимания в качестве миллионеров были маркиз Альбрицци и шевалье Базаччо; все обращались только к ним со всевозможными вопросами, рассказами и предложениями. Последних было особенно много: одни, и в первую очередь Таванн, предлагали представить их ко двору, другие – подыскать самых красивых любовниц, третьи предоставляли к их услугам свои дома, лошадей, экипажи, слуг, забывая, что богатым людям достаточно кинуть несколько горстей золота, чтобы получить все это, не обязываясь никому.
Маркиз и шевалье принимали эти горячие и с виду лишенные заинтересованности предложения с живейшей благодарностью, но Лоренцано не дремал.
– Э, господа, – воскликнул он, услышав, что Бираг и Шиверни спорят между собой о том, кто из них уступит часть своего особняка этих благородным итальянцам, – вы забавляете меня вашими, пусть и весьма любезными, но тем не менее странными предложениями! Если кто из нас и имеет право оказать гостеприимство господину Альбрицци и его другу шевалье Базаччо, то это, конечно же, я, зять маркиза.
Альбрицци кивнул в знак одобрения.
– Граф Лоренцано прав, – сказал он, – и если б я заранее не выбрал себе жилища в Париже…
– Как, Луиджи, – воскликнул Лоренцано, – вы уже выбрали…
– Ну да, – вмешался д'Аджасет. – Маркиз с шевалье поселились у меня. Я вдовец, а мой особняк на улице Старых Августинцев огромен, так что я буквально умолял этих любезных господ немного оживить его своим присутствием. Надеюсь, дорогой граф, вы не будете на меня слишком в претензии за то, что я тоже пожелал воспользоваться моим титулом друга маркиза.
В сущности, возможно, Лоренцано не очень-то и хотелось заполучить маркиза себе в жильцы, но для проформы он сделал вид, что вынужден принять это, задевающее его права решение.
– Титулом друга? – повторил он, надув губы. – Должен признать, мой дорогой д’Аджасет, что я и полагать не мог, что вы являетесь другом господина Альбрицци.
– Как, Лоренцано! – воскликнул Альбрицци. – Так вы не знали, что моя дружба с д'Аджасетом началась еще шесть лет тому назад, в Америке?
– Где бы я теперь лежал глубоко под землей, если бы не храбрость и преданность маркиза, – добавил д'Аджасет.
– Так вы, господа, приехали из Америки? – вопросил Таванн, обращаясь к Альбрицци и Базаччо. – Стало быть, это в Америке вы собрали эти тонны золота… которым хотите ослепить, а вместе с тем и затмить всех нас?
– Да, господин маршал, мы с моим другом, шевалье Базаччо, возвращаемся из Южной Америки… из Флориды, если быть точным, – ответил маркиз. – И, если вам будет угодно, господа, я с удовольствием расскажу вам нашу историю.
– Расскажите! Расскажите! – воскликнули все вельможи.
Альбрицци наклонился к Лоренцано.
– Мне придется наряду с радостями упомянуть и о горестях прошлого, мой друг, – прошептал он.
– Ничего-ничего, Луиджи, пусть это вас не беспокоит! – отвечал граф тем же тоном. – Есть горести, воспоминания о которых являются не только тягостными, но и приятными.
– Постараюсь, по мере возможности, быть кратким, господа, – сказал маркиз, повысив голос. – Чтобы поведать вам обо всех наших приключениях в Новом Свете, мне бы понадобился даже не час, а целая неделя.
– Так что ж? Мы готовы слушать вас целую неделю, – воскликнул маршал де Таванн, – и лично я готов вас уверить, что для меня это время пролетит незаметно! Обожаю истории о путешествиях.
Альбрицци вежливо поблагодарил маршала за его любезность и начал свой рассказ:
– Вы, вероятно, помните, господа, как, восемь лет назад, один бретонский вельможа, господин Лодоньер, собрав вокруг себя искателей приключений со всего света, отправился в Америку для того, чтобы отбить у испанцев Флориду, открытую Понсе де Леоном, одним из спутников Колумба? Восемь лет назад, то есть в 1553 году, мне было двадцать пять; к тому времени я уже лишился родителей и выдал мою единственную сестру Бьянку замуж за графа Лоренцано. Должен вам признаться, что я порядком расстроил свои финансы слишком широкой жизнью, вследствие чего решил поискать счастья в Новом Свете…
– Вы слишком скромны, маркиз, – прервал его Лоренцано, – и я считаю своим долгом объяснить присутствующим здесь господам, что вы лишили себя состояния единственно из великодушия… воистину героического… отдав все сестре в день ее свадьбы… со мной.
– Это правда, – промолвил маркиз. – Мне хотелось, чтобы Бьянка была счастлива.
– И не моя вина, что она таковой не стала, – произнес Лоренцано, едва сдерживая слезы. – Если б я мог искупить ее жизнь своею, то, ни секунды не колеблясь, так бы и сделал.
– Я в этом и не сомневаюсь, – сказал маркиз, пожимая ему руку.
Немного помолчав, он продолжил:
– Затея господина де Лодоньера показалась мне весьма привлекательной, и я присоединился к его экспедиции, наряду с господами д'Отиньи, Ларош-Ферьером, д'Эрлаком, д'Аджасетом и многими другими как французскими, так и немецкими и итальянскими вельможами. На прекрасном судне мы обогнули Канарские и Антильские острова и зимой 1564 года высадились на побережье Флориды, где были дружески встречены индейцами, которые рады были видеть в нас помощников в их борьбе против угнетателей. Там, во Флориде, пару месяцев спустя я и оказал господину д'Аджасету небольшую услугу.
– Небольшую услугу! – рассмеялся д'Аджасет. – Да вы скромны, маркиз! На меня напало с полдюжины испанцев, которые без долгих церемоний обобрали меня и, привязав к дереву, уже готовы были расстрелять, когда господин Альбрицци, с которым был один мой соотечественник, господин д’Эрлак, неожиданно налетел на врагов и спас меня. Более того: так как я был довольно тяжело ранен ударом тесака, маркиз перенес меня в лагерь и на всем протяжении моей болезни ухаживал за мной, как родной отец, а потом еще и снабдил средствами для возвращения в Европу… По-моему, господин Лоренцано, всего этого достаточно, чтобы хранить к нему признательность и живейшую дружбу до гробовой доски.