Ей казалось, что это связано с их дневными разговорами и что причина данной нервозности отнюдь не в распоряжениях Гениного «начальства», а в его задетом самолюбии… И даже если «начальство» велело ему быть более-менее лояльным по отношению к их пленнице, их заложнице Насте, то они не могут контролировать каждый его вдох-выдох, каждый его шаг, каждую его мысль и фразу, отчего Гена ощущает себя относительно свободным…
Свободным издеваться над Настей, пугать ее? Или такое поведение со стороны Гены даже приветствуется? Чтобы она не расслаблялась?!
Настя терялась в догадках, одновременно чувствуя, что Гена что-то копит внутри себя. Что-то такое, что прольется на нее едким радиоактивным дождем его комплексов бандитской неполноценности.
Около девяти вечера он позвал ее. Настя неохотно вышла из своей комнаты, заложив закладкой книжку.
– Значит, так, – произнес Гена, – завтра, на юбилее у Павла Фролова, вы… ты меня представишь как своего нового любовника.
– Я уже в курсе!
– Не перебивай! – яростно произнес он.
Насте было бы куда проще не перебивать! Совсем не в ее характере лезть на рожон! Но она помнила ту мысль, которая осенила ее утром: показывать свой характер, капризничать, саботировать любое их распоряжение! И она старалась следовать этой идее, несколько насилуя свою мирную природу.
– А ты не повторяй! – скандалила она наобум. – А то привык иметь дело с дебилами…
– На кого ты намекаешь?!
– Да я не знаю. Просто ведешь себя так, будто с недоразвитыми привык общаться!
Она видела, что Гена злится, но ответа не находит, – интеллектом не вышел, убогонький.
– Ты из себя умную не строй! – нашел наконец достойный ответ ее бодигард.
– И не пытаюсь, – оскорбленно поджала губы Настя.
Гена некоторое время изучал ее лицо, но, видимо, так и не понял, что она имела в виду. «Кретин! – подумала Настя. – Куда же проще: я из себя умную не строю, потому что нужды нет строить, потому что я просто-напросто умная!»
А Гена, помолчав, ринулся в бой.
– Ты будешь изображать… вернее, мы будем изображать… страстных любовников. Которые только и думают о том, чтобы трахнуться. Мы должны целоваться на глазах у твоего приятеля и его гостей, и нужно, чтобы они поверили…
– Я не буду с тобой целоваться. Ты мне противен, – Настя, ощущая холодок страха, гнула свою линию саботажа.
– Придется! – губы Гены растянулись в иезуитской улыбке.
Его улыбка напугала Настю еще больше.
– Ну… допустим… А зачем? – спросила она, движимая отвращением, страхом и в то же время разумным практицизмом: прежде чем протестовать, надо узнать, в чем состоит цель!
– Разумный вопрос, – оценил Гена. – У хозяина и гостей должно сложиться впечатление, что нам не терпится перепихнуться… И потому мы с тобой пойдем по комнатам. Вроде как ищем местечко, где лучше это сделать.
– А это зачем?
– Не твоя забота. Твоя задача только в том, чтобы тебе поверили, что ты меня хочешь. Что тебе не терпится.
Такой расклад Настю не устраивал. Она желала узнать больше о целях!
– Мне не не терпится. Я тебя не хочу!
– Я сказал: это нужно изобразить! А если ты не можешь…
Гена адресовал ей красноречивый взгляд.
– Тогда, – добавил он, не найдя в лице Насти отклика, – тогда я… Тогда мы будем спать вместе эту ночь. Чтобы ты прониклась. И зачем ждать ночи, можно прямо сейчас. Женщина ты соблазнительная – уверен, что много удовольствия доставишь мужчине…
Для подтверждения своих слов он надвинулся на нее, железной хваткой запрокинул ей голову и грубо засосал ее губы, хотя тут же выпустил.