Оттого‑то в подругах у них либо «отмороженные», у которых дети и семья вызывают нервный тик, либо женщины, подсознательно настраивающие себя на вдовство, к мужу привязываться не спешат, а торопятся бабки прикопить на черный день. А кому приятно, что тебя уже хоронят. Вот и скандалят ребятишки. Про братство вообще говорить смешно, какое, к черту, братство, если на деле человек лишен собственного мнения, вынужден жить по понятиям и поступать по понятиям, даже если ему это поперек души. Стая индивидуалистов не выносит, стоит лишь заявить о собственном мнении, тебя либо вышвырнут, либо сожрут, а в одиночку страшно, коли привык гуртом бегать и не очень на свои силы рассчитываешь. Вот тебе и романтика.
– Вечно ты все опошлишь, – вздохнула Женька. – Ведь как все красиво получалось… А с чего это мы о братках заговорили?
– Мы о Руслане заговорили, – недовольно напомнила я.
– Ну, этот точно в стае бегать не будет, гонору много.
– Это у него с нами гонору много, а…
– Я рада, – заявила Женька.
– Чему? – нахмурилась я.
– Парень напрасно старался. Любовь к Роману Андреевичу творит чудеса.
– Так ты что, проверку мне устраивала?
– Я проявляла беспокойство.
– Женя, ты дура, – заявила я, отвернулась и закрыла глаза.
Проспали мы дольше обычного и едва не опоздали к завтраку. Я направилась в кухню с намерением попросить горячего молока. После вчерашнего гостевания в подземелье у меня побаливало горло. Подходя к дверям, я услышала грозный рык Олимпиады.
– Прекрати болтать глупости, – выговаривала она. – Чтоб я больше этого не слышала. Только посмей еще раз рот открыть…
– Но ведь я, Олимпиада Назаровна, правда слышала…
– Замолчи, мерзавка, не то я тебе поганый язык‑то вырву…
Я тяжко вздохнула: во‑первых, было жалко Наташу (воспитывали, конечно, ее), во‑вторых, стало ясно, с молоком придется подождать, потому что в разгар таких увещеваний входить неудобно.
Мысленно чертыхаясь, я пошла в столовую и у ее дверей столкнулась с Женькой.
– Как молоко?
– Никак, – отмахнулась я. – Старая ведьма Наташу воспитывает.
– У девчонки жизнь не сахар. Надо бы с ней поговорить об Олимпиаде и местных нравах. Сдается мне, мы узнаем много любопытного.
– Я бы еще в деревне поспрашивала, – кивнула я. – Да боюсь, придется, как вчера, везде ходить с сопровождением.
В коридоре появился Руслан, и мы замолчали. Он обнял меня за плечи и поцеловал куда‑то в ухо, я хотела возмутиться, но Женька отчаянно замотала головой, и я только нахмурилась. Несмотря на то что Руслан влез на третий этаж и принес розу в зубах, после приключения в подвале я испытывала к нему неприязнь, а если честно, то и побаивалась. Такому типу ничего не стоит… в общем, Женька, конечно, права, лучше с ним не конфликтовать.
Следом за Русланом явился Олег. Не успели мы сесть за стол, как Олимпиада возвестила, что вернулся наш хозяин. Катер только что прибыл к пристани. Мы решили отложить завтрак и все вместе вышли на крыльцо встретить Льва Николаевича. Он выглядел осунувшимся и усталым, точно не спал всю ночь. Завтракал без всякого аппетита, говорил мало. Извинившись перед Женькой, что работу придется перенести на послеобеденное время, заперся в своем кабинете с Русланом, Олегом и прибывшим с ним Мстиславом. Последний, кстати, за столом не появлялся, что нас с Женькой насторожило.
Когда мужчины удалились, мы с подружкой отправились искать Наташу, но она словно сквозь землю провалилась. В холле Люба мыла полы, и я решила узнать у нее, в чем дело.
– Приболела Наташа, – ответила женщина.